Дмитрий Тагунов - На пороге [Сборник]

Два года тянулись долго, но ко всему можно привыкнуть. И вот долгожданное возвращение.

После армии Владимир по знакомству устроился на завод и простоял четыре года у станка. Получил права, пошёл работать водителем на легковушке. Схоронил отца.

Так и не встретил любимую, хоть и мечтал об этом с детства, но сам понимал, что некрасив, никому не нужен. В армии, бывало, кто-то из дружков получит письмо от девушки. Ждали их, верили. А его никто не ждал, но это поначалу не расстраивало. Только после смерти отца, пусть и пьяницы, но всё же единственного близкого человека, Владимир стал ощущать щемящую тьму одиночества.

Разыскал мать. Та, как оказалось, неудачно вышла замуж и жила теперь в другом городе. Раз в год Владимир навещал её, но вскоре получил письмо: умерла. На похороны не успел. Простоял на могиле весь день и поехал домой.

Сменил работу, пересел на грузовик. Потянулись рабочие будни. Дни, похожие один на другой. Ещё верилось, ещё хотелось, чтобы однажды что-то случилось, что-то светлое, необычное, монументальное. Должно же когда-нибудь случиться хоть что-то, ради чего стоило жить! Но ожидание сменялось горестным осознанием, что жизнь прожита, и прошедших лет не вернуть.

Молчаливый, угрюмый, непонятый товарищами, но гордо и сурово продолжающий жить всем на зло и себе в первую очередь, Владимир продолжал чего-то ждать. Но дождался только новых проблем.

Визг тормозов. Резкий удар. Грузовик качнулся вперёд и резко остановился. Разорвался ремень, и Владимира впечатало в стекло. Тупая беспощадная боль стала подниматься откуда-то снизу.

Закрытый перелом бедра, инвалидность, ранняя пенсия. Пьяный лихач, выскочивший на красный свет, погиб за рулём, но родня погибшего во всём пыталась винить Владимира. Угрозы, преследования, гневные звонки по телефону.

Человек продолжал держаться и отвечал на угрозы твёрдо. Когда надо было, пускал в ход кулаки. И нередко бывал бит качками, нанятыми роднёй того молодого дурачка.

Но годы летели, всё забывалось, успокаивалось. Старость сгибала спину, вытягивала силу, наполняла виски болью.

И вот он, разбитый и немощный, сидит на бревне на территории дешёвого пансионата и смотрит на то, как стройными рядами под громоздкими тучами летят кажущиеся крошечными птицы.

Он снял очки и несколько раз протёр пальцами уставшие глаза. Внезапно возникло желание выбросить очки в море, но он удержался, не силах преодолеть тёплую привязанность к ним.

— Время моё подходит.

И ничего уже не нужно, а избавиться от груза нажитого нету сил.

Он опустился на песок, прислонившись плечом к бревну, и незаметно задремал, так и не выпустив очки из рук. Но проснуться ему уже было не суждено.

Светлый по-летнему день, вдохновляющий на свершения. Пели о чём-то своём стремительные чижи. Ветер приносил запахи утренних цветов. Журчал говорливый ручей, радостно бежавший через широкий заросший травами луг. Вдоль каменистого отполированного водой берега поднимались сорняки и плющи, тянущиеся по холодному боку одинокого гранитного валуна. Листья, влажные от росы, развёрнуты в сторону от монолита, и вниз свергаются звонкие капельки, брызгами разбивающиеся о камни. По стеблям и листьям меланхолично ползают улитки с бледно-сизыми «домиками» и жёлто-зеленоватыми «антеннами».

Одна улитка, не останавливаясь, ползёт всё выше и выше, на самую вершину крутого склона. У неё нет воспоминаний, нет разума, нет планов на будущее. Чисты и просты её помыслы и нужды. Но есть что-то, отличающее её от остальных. Не мысль даже, а некая тень настроения , некое странное глубинное чувство, заставляющее бросить всё и стремиться отделиться от одинаковых сородичей, меланхолично пожирающих листья.

Улитку тянет вверх. К небу, к космосу, к чужой или своей мечте. Её гнетёт стойкое ощущение чего-то несделанного, непонятого, невыполненного. Миллионы прежних перерождений кричали и требовали свершения поступка, смысл которого оставался неясным. Не шаг к смерти и забвению, а отречение от всего наносного, лживого, второстепенного. Соединиться с материей вечности, раствориться во всезнании. Разделить тоску тысячей прожитых жизней.

Словно поветрие. Миг тревоги. Замолкли птицы. Оглянулись крошечные твари. Над пропастью замерло маленькое и слабое создание, ставшее на какое-то мгновение центром вселенной.

Спираль раковины, повторяя контуры галактики, вмещала в себе хрупкое тело улитки. И галактика, вращаясь в бесконечном монотонном ритме, вмещала в себе бесконечное число жизней. Время летело по спирали, повторяясь и развиваясь одновременно. Весь бескрайний мир двигался в поисках чего-то немыслимого, важного, неосознанного. Души рождались и умирали, и не всякий получал шанс вновь и вновь возрождаться по велению вселенной и искать, движимый неясным внутренним порывом, искать нечто неясное, ответ на невысказанный вопрос, последнюю деталь мозаики, неотъемлемую, но не обретённую частицу мироздания.