Дмитрий Тагунов - Меня нет [Сборник]

Холодно. Ветер крепчает.

Скоро начнётся гроза…

1—9 октября 2013 года

Влажное сопение оборвалось горьким всхлипом. Сухие руки вытянулись вверх, царапая темноту. Горло болезненно сжалось, не давая вздохнуть. Громко хлопнули ставни.

Уолтер Джонс распахнул глаза, жалкий, оглушённый. Нервно провёл ладонью по мокрым щекам, постепенно возвращаясь из царства кошмара. Ему снилось крушение корабля посреди ночного моря. Крушение, перечеркнувшее прежнюю жизнь. Уничтожившее саму ценность жизни, но не прервавшее бренное существование.

Он устал, да, он очень устал цепляться за эту никчёмную жизнь, но он будет за неё цепляться.

Пока хватит сил.

Скрипучие дубовые ставни снова негромко хлопнули, и наверху, из квартиры соседей, послышалось недовольное ворчание. Заскрипели половицы, напомнив Уолтеру скрип корабельных палуб. Ещё не до конца проснувшееся сознание родило образ стремительного галеона, мчащегося по сияющей синеве. Водные брызги, разлетаясь из-под форштевня, сверкали как россыпи жемчужин. Хлопали края парусов, раздуваемые весёлым ветром. Волны били о борт…

— Старик! — донёсся свыше приглушённый голос соседа. — Забери тебя дьявол, да закрой ты уже эти ставни!

Уолтер остался лежать. Ещё какое-то время сверху доносились проклятья. Но человека, привыкшего к отборной матросской брани, подобным было не смутить.

За стеной послышались тихие шаги, и в комнату, освещая себе путь свечой, вошла супруга Уолтера, Мэри. Бледным призраком прошествовала она к окну, заперла ставни и так же молча покинула комнату. Уолтер, закрывавший глаза от света ладонью, шумно выдохнул в подушку и прислушался. Ворчание сверху прекратилось, и половицы перестали скрипеть.

Если закрыть веки и попробовать отдаться отступившей было дрёме, то можно оживить старый кошмар: жидкий мрак, в котором отражались звёзды, поглощал палубу гибнущего судна. Снизу идёт скрежещущий стук гнущихся досок. Отчаянно трещит накренившаяся мачта. В воду падает призрачное полотно парусов…

— Дерьмо, — ругнулся Уолт, отбрасывая одеяло. Но не нашёл в себе сил встать, а потому просто распластался на постели, глядя в тёмный потолок.

Оставшаяся ночь прошла в тягучем безмыслии. Сон не шёл. Взгляд остекленел. Мир застыл.

Постепенно сквозь защёлкнутые ставни просочилась узкая полоска света, выхватившая из слабеющего сумрака медленный танец пылинок.

Из прострации старого моряка вывела жажда. Сухое горло спазматически сжалось, Уолтер закашлялся и резко сел, скривив тонкий рот. Бросил быстрый взгляд на столик возле кровати, в ящике которого хранилась заветная фляга, но решил пока не тревожить её содержимое. Пусть ждёт повода посерьёзней.

Кое-как поднявшись, Уолтер скинул пижаму и взялся собираться на улицу. Натянул панталоны на тощие чресла. Легко влетел в посеревшую от времени сорочку. Покрыл плечи жилеткой. Просунул ноги в мятые кожаные башмаки. Подхватил с вешалки чёрный коут и вынырнул в тёмный коридор.

К супруге заглядывать не стал: он не любил её утром, находя Мэри постаревшей и не ощущая к ней былой мании. Вот вечером всё будет по-другому. Иначе, чем утром. Но сперва, как водится, неплохо было бы промочить горло.

Улицы Плимута встретили старого моряка терпкой прохладой и ярким утренним светом, так что Уолтеру пришлось протереть невольно намокшие глаза. Его путь лежал в сторону бухты Саттон, где на Бритон Сайд можно отыскать среди тесно жавшихся друг к другу четырёхэтажных домов приятный кабак «Смеющаяся макака»: не самое дорогое, но и не дешёвое заведение, где каждая рожа знакома и мила, где общество понимает толк в морской науке, а бренди подают отнюдь не по тем отталкивающим ценам, что можно встретить, к примеру, на Миллбэй Роад.

Правда, никакой макаки в кабаке давно уже нет. Обезьяна, привезённая хозяином из неведомых далей, действительно была большой охотницей поржать над краснорожими выпивохами, но позапрошлым летом её забрала то ли болезнь, то ли просто старость, в общем, название менять не стали, но от былого колорита не осталось и следа. Теперь это место мало чем отличалось от других подобных заведений. Разве что порядок здесь соблюдали весьма строгий да чистоту поддерживали исправно.

Всякий сброд, вырывавшийся из тесноты с только что приставших кораблей, истомившийся по свободе, драке и женской ласке, ошивался в заведениях, прилегавших непосредственно к Проливу, и до «Смеющейся макаки» обычно не добирался.