Вера Огнева - Когда проснется Марс

Бункер 1–4 был настоящим лагерем, совсем не похожим на «песьи» тоннели. Силовой щит, за ним заминированный периметр, лестница, потом усиленный шлюз, сенсорная панель, считывающая рисунок сетчатки. Потом защитно-герметический шлюз и еще одна панель с кодом. Потом камера очистки. Предкрио, а не бункер.

Затем два коридора, битком забитые народом. Спасенные не желали сидеть в комнатах – оно и понятно, в каждой людей как грязи, дышать нечем, – слонялись везде, где только можно, путались под ногами, заглядывали в лицо пустыми от страха глазами.

Энцо миновал комнату связи, комнаты орлиных начальников и зашел в оружейную. Сдав оружие и костюм, вышел обратно к печальным глазам и тощим телам. Прошел мимо комнат основного состава: трехуровневые кровати вдоль стен, напоминающие полки в холодильнике. Тренировочный зал, в котором постоянно кого-то лупили, пищеблок, морозильные камеры и общие душевые, после которых можно спуститься на уровень для гражданских. Там было все то же самое, но пока никого не лупили, в коридорах шастали патрули и гудела система вентиляции.

Славное место, насквозь провонявшее орликами и их дисциплиной.

Отыскав свою комнату в общаке, Энцо обнаружил, что на его лежаке устроились двое чумазых: девчонка лет шестнадцати и ребенок неопределенного пола, с перевязанной рукой. Оба посмотрели на Энцо так, что он молча вытянул свою сумку из-под кровати и потопал обратно на уровень орликов.

– Мне койка нужна, – сказал он Метеллу. Тот молча махнул в сторону дальней казарменной двери. Там ютилась вся Восьмая декурия, все по полкам, еще двое отсыпались на полу. Здоровый «ноксер» еле умещался на своем месте, лежал на спине, свесив руки и ноги на товарища койкой ниже. Глаза его были прикрыты, губы растянулись в блаженной улыбке. Интересно, что ему, бородатому перцу, снилось? Как он делает из пришельцев фарш?

Энцо выдали тонкий матрац, раздувшийся, как свежее тесто, стоило кинуть его в углу. Но сидеть с легионерами не хотелось. Поэтому Энцо вышел из жилого отсека и отправился гулять. Заодно хотелось чего-то пожрать, надо было только взломать замок в столовке, он так уже делал пару раз…

Мысль о «Псах» не отпускала. Пронюхали об операции, значит, есть кто-то из своих на базе, верно? Энцо огляделся. Вот подкрадется кто со спины, и не заметишь. И не найдешь же – сколько нового народа прибыло, ни одной знакомой рожи, кроме… Заметив жесткое лицо Луция Цецилия, Энцо отвернулся и нырнул в комнату связи. Вот с кем встречаться хотелось как можно меньше – с господином центурионом, чтоб его черви съели.

В комнате связи было прохладно. Работали панели с внешним наблюдением. В остальном бункере их отключили – нечего народ пугать, и без того страшно до усеру. А тут можно было глянуть на застывшее изображение улиц. Белый дневной свет лежал полосами на бетоне автострад и проспектов, тонул во тьме выбитых окон и витрин, проваливался в разломы с застрявшими в них машинами и обгоревшими шаттлами. Пусто, мертво. Но если присмотреться, нет-нет, да промелькивали тени. На грани света, как темное, более плотное пятно. Зомбаки, как их назвал Энцо. Они были типа живых мертвецов из детских страшилок. Только в детских страшилках монстры шатались по тоннелям и лакомились маленькими детьми, а эти разгуливали среди дня и жрали всех подряд.

Энцо склонился к панели, почти прилип к ней носом. На углу лежало чье-то тело. Батарейка, вдруг подумал Энцо. Три «гасты», пять распылителей или один «нокс». Ноги раскинуты на свету, верхняя часть туловища в тени. Представились тихий мушиный звон, сладковатый запах, который ни с чем не спутаешь. Волосы, облепившие холодное лицо.

Раз – и тело утянули в тень за углом, только ботинки прочертили след в пыли.

И снова пустота.

– … докладывайте о любых перемещениях их кораблей сразу же, не откладывая. Лично мне.

Услышав знакомый голос, Энцо закатил глаза. Покосился через плечо – и правда Цецилий. Со впалыми глазами, под которыми темнели синяки, взглядом бешеной собаки и выражением вселенской усталости на лице. Неважнецкий видок. Может, у него тоже инопланетное воспаление?.. Заразился от второго центуриона.

Энцо только собрался проскользнуть к выходу, как что-то загудело, и голопанели засветились. На каждой возникло изображение: девушка с остреньким лицом. Белые волосы, прозрачная кожа. Очень знакомые бледные губы.

– Salve , – сказала белая девушка и нервно улыбнулась. Ее правый глаз блестел расплавленной ртутью, холодный, как стекло. Вместо левого мигал армейский окуляр.