Александр Бреусенко-Кузнецов - Гарпии визжат

— Корабли Кьяра потоплены? — недоверчиво переспросила Бац.

Ангелоликая рассмеялась, оскалив остренькие зубки:

— Поглядите-ка все сюда! — она подняла искорёженное медное блюдце и продемонстрировала дыру с развороченными краями в её днище. — Чем не морская посудина?

— Дырявые суда обычно тонут. Это и в пустынях Уземфа неплохо уяснили, — хихикнула госпожа Лейла. — Как по мне, очень убедительно! — и, вдохновлённая, продекламировала пару строк из ранних своих поэм — о том, как корабли лежат разбитые, а сундуки стоят раскрытые, а изумруды и рубины очень дорого ценятся на рынках некрократии.

Оксоляна же смотрела на столешницу. Дыра в ней была покрупнее, чем в блюдце. Настолько крупнее, что дрожь пробирает; притом интересно взглянуть, что же зияет в полу…

— Это крепкий дом. Один из старейших в Саламине! — похвасталась госпожа Лейла. — Когда я выбирала место для нашей резиденции, то учитывала и сегодняшнюю церемонию, — она обернулась за похвалой к Ангелоликой и за восхищением к девочкам из септимы Оксоляны.

Но Мад Ольгерд ответила ей лишь сухим кивком. Ей самой требовалась похвала. И много. Вся, которую только могли дать присутствующие. Всё ей, без остатка — восстановить силы. На церемонию ведь она больше всех потратилась. Ну?

— Что-то маленькая дырочка, — сказала тугодумка Клементильда, которая, конечно же, заметила отверстие в блюдце, но не обратила внимания на стол, — нешто от такой течи целый корабль потонет?

— Учтите, — быстро смекнула Лейла, за чьи ворота надо играть, — медь — это очень пластичный, женственный материал. В корпусах деревянных судов разрушения выйдут куда значительнее. Вот как в этой столешнице. К тому же в нашей церемонии участвовала всего одна капля, а в той сотне пузырьков, которые мы раздали пиратам-любовничкам все без остатка — ну капель по семьдесят на пузырёк. И в каждой капле заточён самостоятельный малый стихийный дух. Каждый начнёт прорываться к морю отдельно от остальных, а им навстречу восстанут большие духи, издревле заточённые некромантеми в донных впадинах — представляете, как бабахнет!..

— Уже бабахнуло, — поправила Ангелоликая, — одновременно: и у нас, и там, на кораблях Кьяра в открытом море.

— А что, было сто пузырьков? — спросила царевна. — Надо же, я раздала только восемь, другие, по-моему — и того меньше… — вроде бы спешила поздравить Ангелоликую, а слова вышли о другом.

— В миссии нам помогали другие септимы, — напомнила речистая госпожа Лейла, — в каждом заведении по семёрке, итого семьдесят семь. Их главная функция была посылать клиентов нам, но многие и на местах отличились. Точное число розданных флаконов есть в протоколе (позволите, Ангелоликая?). - хозяйка заведения зашуршала бумагами. — Ага. Роздано — сто четыре. Осталось — шестнадцать. Вылито в море перед обрядом — шестнадцать.

— Я только надеюсь, что правильным людям роздано! — добавила Оксоляна. И снова упустила возможность в числе первых похвалить Мад. Как-то не верилось в лёгкость, с которой они справились с целой морской армадой. Не случилось ли где подвоха?

— На что ты намекаешь, милочка? — на сей раз Лейла восприняла её реплику, что называется, «в штыки».

Штыки — это такие съёмные части кранглийских алебард, которые можно применять и как простые кинжалы. Судя по дистанции, которая сразу возникла, Лейла сейчас «примкнула» свои штыки, чтобы не подпустить Оксоляну на полную длину своих алебард. Но докопаться-то надо?

— Я говорю лишь о том, что за каждую свою бутылочку я отвечаю, — как можно спокойнее вымолвила царевна, — каждая из них — любовный подарок единственному мужчине, который они обязались хранить у самого сердца и с другими дамами не расходовать. К тому же каждому из моих единственных любовников (всем восьми) было доведено следующее: бутылочку надо хранить при себе, в близком контакте с телом, иначе она сразу потеряет свои целебные свойства. Ни в коем случае не передавать её другому, не оставлять без присмотра на берегу, не расходовать на частые втирания…

— К чему повторять обязательство, которые дали все присутствующие участницы боевой септимы? — ледяным тоном спросила Лейла.

— Ну, за себя-то и за своих девочек я спокойна, — и всё-таки Оксоляна выразительно поглядела на Клементильду и на Рюх.

— А за остальные септимы спокойна я! — припечатала Лейла.

Ангелоликая, так и не дождавшаяся бурных поздравлений (что нам, жалко, что ли?), запоздало вмешалась, чтобы положить конец перепалке: