Олег Мельник - Ворон. Скафандр богов (полная версия) [СИ]

Тогда вперед, вперед! Быстрее! Еще быстрее!

Время разогналось до неимоверной скорости. Это не пропасть впереди. Это Страх-локомотив ускорился настолько, что догоняет меня и… свет собственного фонаря!

Мысли не обрывочны — просто они удлиняются, острые пики обобщенных суждений сглаживаются, обрастают подробностями, личностями, кругозор расширяется, и теперь вместо крохотного Мэрлона, к которому я привык с «детства», в уме проявляется нечто несоразмерно огромное и насыщенное. Иная реальность. Реальность Творца!

Вот оно! Вот где выход!

Радость вытесняет бессознательный страх, облегчение расковывает ноги, и я несусь вперед без кандалов прошлого жизненного опыта.

Кромка света уже близко. Локомотив немо гудит и тщетно пугает, но не отстает, а постепенно догоняет. Мой выход, теперь я знаю точно, — это краткий полумиг, когда я преодолею черту света на поверхности тоннеля, а поезд еще будет ехать чуть позади.

Страх уже начал поедать тоннель подо мной, когда граница темноты и света приблизилась на расстояние прыжка.

Понимая, что со следующим шагом я уже не ступлю на твердую почву, я с натугой отрываюсь от земли и ныряю в другое временное пространство…

— Федор Николаевич, — доносится встревоженный женский голос. — Саша моргнул.

— В самом деле? Прекрасно! Значит, разгон не пропал впустую…

— Федор Николаевич.

— Да?

— Он смотрит на меня.

— Открыл глаза?

— Открыл. Но не в этом дело. Он видит меня, понимаете?

Скрипит кресло, шуршат ботинки по кафельному полу. На меня ложится чья-то тень.

— Да. Взгляд осмысленный, — гудит над головой. — Доброе утро, Александр! Как спалось? Хе-хе… Моргни, если понимаешь меня.

Кто вы такой? Что я тут делаю?

Я не слышу своих слов. Наверно, я ничего не произношу, а вопросы только промелькнули в голове.

— Ты слышишь меня, Стрельбин? Моргни два раза, если да.

Полуавтоматически моргаю. Хотя знаю, что я — не Стрельбин. Вернее — не совсем Стрельбин.

— Юля, принесите воды.

Становится чуть светлее, потом где-то хлопает дверь. Начинаю различать контуры предметов, но их назначение совершенно не ясно.

Что здесь происходит?

Где я?

Слышится щелчок, и с глаз будто снимают фиолетовую пелену. Предметы мира теперь залиты тусклым, пасмурным светом. Кто-то оттягивает мои нижние веки и брови, берет за руку, а потом говорит:

— Я думаю, он вернулся окончательно.

Топают шаги и приближается новый голос — тоже басистый, но молодой — его владельцу чуть за тридцать:

— Вы уверены? А он может снова, как бы так выразиться, пропасть?

— Вероятность присутствует. Но я склонен дать положительный прогноз.

— Ваша работа впечатляет, профессор.

— Ничего бы не получилось без ваших инвестиций, Анатолий. Все необходимое оборудование делалось на заказ. Огромные деньги! Гхм…

Кто-то вновь касается моей руки.

— Он горячий, — произносит молодой бас.

— Недавно, наряду со сбоем Проводника, случился неприятный инцидент, температура тела Александра неожиданно повысилась до 39 градусов. Локализовать причину нам не удалось, но, думаю, это реакция на некоторые препараты. Волноваться нет причин. Я полагаю, это скоро пройдет. Сейчас он не может говорить и самостоятельно передвигаться, но через месяц, будьте уверены, он танцевать у нас будет! Новейшие разработки! Еще несколько лет назад о подобном «чуде воскрешения» медицина и мечтать не смела.

— А как насчет сознания? Вы говорили, что в коме отмирают нейронные связи, разлагается мозг…

— Насчет этого тоже не беспокойтесь. Все участки мозга были вовремя законсервированы и, так сказать, получали должную встряску, имитирующую показания сенсоров и работу нервной системы. Я думаю, мальчик вернется к нам не только без потери функциональности подкорки, но и поумнеет в разы! Но это тема отдельного исследования, если позволите…

— Невероятно!

— Как я уже говорил, Анатолий, мы проведем идентичную процедуру и с вашей дочерью…

— Отложите эту процедуру до выявления причины программного бага, — отрезает молодой бас. — Рисковать жизнью подопытного я допущу, но не жизнью своей дочери, — голос, что примечательно, в противоположность сказанной фразы остается бесстрастным, словно такая щекотливая для папаши тема как жизнь любимого ребенка волнует его в этот момент намного меньше, чем судьба только что приведенного в сознание совершенно постороннего индивидуума. Анатолия, еще больше чем самого профессора, интересовал только положительный результат эксперимента.