Денис Калдаев - Создатель [litres]

Но мусор всегда вызывал в нем ярость. С каждым днем количество пластика только росло, что красноречиво говорило о равнодушии властей.

– Океан обладает бесконечным запасом мелодий, – рассказывал Декарту отец. – Он никогда не повторяется.

Богатые, насыщенные музыкальные фразы, неисчерпаемость и новизна тональных переходов – в этом жила тайна.

«Музыка – язык мой общения с вами», – гласила цитата из заветов. – «В расшифровке этих сигналов лежал путь к Создателю», – считал Декарт.

Сегодня океан звучал тихо, но отчетливо: грустные, тревожные переливы фортепиано сплетались с тягуче-грубыми звуками.

«Недобрый знак».

Шлепки крошечных язычков, лизавших гальку, осторожное причмокивание и бульканье волн, подгоняемых ветерком, – все это сливалось воедино.

«Верни ее, – прошептал Декарт, погружаясь в молитву. – Почему ты допустил Слияние, Господи? – Эти мысли душили его. – Разве не любишь ты каждого из нас в отдельности?»

Он ненавидел Слияние. Скорее всего, это было искушением, очередной проверкой свыше. Массовый психоз. Говорят, это не ограничивается ассимиляцией, безболезненным растворением в Массиве. Он уничтожает твою личность: память и чувства становятся его собственностью.

Декарт выступал против процедуры, брезгливо морщась, когда кто-то начинал восхищаться этой тошнотворной идеей. Он потерял почти всех друзей. А теперь и Джулия ушла от него.

Сверху донеслись пронзительный крик и хлопанье крыльев. Вытянув перепончатые лапы, на воду опустилась чайка.

«Интересно, она понимает музыку?»

Ему не верилось. Почти тридцать лет, пролетевших как одно мгновение. В голову пришла метафора, показавшаяся пугающе точной.

«Она отступила от меня, точно воды океана в часы отлива оставляют утес, к которому они ластились еще час назад. И вот они далеко. Они отступили, чтобы вернуться», – эта мысль теплилась где-то в уголке сознания.

Он понимал, что дело не только в смерти Арти, но и в его одержимости, в его вечной неопределенности. Если бы ему вдруг предложили: «Мы убьем одного – либо его (указав на Маркуса), либо ее (на Джулию)», он закричал бы так громко, что из его горла могла бы хлынуть кровь: «Убейте меня, а их не троньте!»

Он опустился на коврик и поклонился, коснувшись лбом влажной гальки. Несколько камешков прилипли ко лбу. Он поднялся, стряхнул их и медленно побрел обратно.

Оглянувшись, он увидел, что остальные тоже расходятся, исчезают в узких улочках Острова. Равнодушная к мелодиям, на воде осталась чайка.

«Будто хлопья белой пены на серой воде».

Декарт пригляделся.

Рядом с чайкой качалась на волнах грязная, заросшая водорослями бутылка.

Его вновь охватила ярость.

«Никому нет дела до океана».

Его давно перестали очищать. Статуе Маркуса уже многие годы был необходим ремонт, в священном океане плавал мусор.

«Это оскорбительно! В высшей степени оскорбительно».

С воды подул пронизывающий ветер. Стараясь не глядеть на свои узловатые, пораженные полиартритом руки, он спрятал их в карманы плаща.

Дрожа от холода, Декарт потянул за дверную ручку. Сердце екнуло. Он испуганно обернулся, плащ скользнул на пол. В соте стояла мертвая тишина. Все двери были распахнуты – на панелях управления горели зеленые огоньки.

В ушах зашумела кровь.

– Джулия, – позвал несмело Декарт.

Послышались неторопливые шаги.

Раз. Два. Три.

Скрип в спальне.

Затаив дыхание, он медленно двинулся навстречу.

«Почему я крадусь, если уже выдал свое присутствие?»

– Джулия… – Его голос задрожал.

Он боялся, что она прошла Слияние.

Но нет.

Она лежала на кровати – видимо, только легла. Он радостно вздохнул, на душе стало легко, невыносимо легко.

– Ты передумала, моя принцесса? – Он сел на край.

– Да.

Карие заплаканные глаза смотрели на него с тяжелой горечью.

– Я не смогла.

Она выглядела человеком, глубоко погруженным в себя. Ее правая щека дергалась от тика.

– Господи… – наконец сказал он. – Я рад, что ты вернулась… Я… я очень испугался. Не делай так больше.

Снаружи доносились переливы океанской музыки.

– Терпеть не могу эти треньканья, – сказала она и приоткрыла кулак. На ладони голубели беруши.

– Тебе же всегда нравилась эта музыка.

– Знаешь, что я поняла? Они играют с нами, подавляя и подталкивая к процедуре.

Декарт плотно сжал губы:

– Они ничего нам не сделают.

– Я начинаю сомневаться во всем… и в первую очередь в себе, – сказала она. – Не знаю, что на меня нашло.