Денис Калдаев - Создатель [litres]

– Это физика волн, Декарт, – ответила Джулия. – Обычная интерференция. Хоть и приятная на слух. Глупо ей поклоняться.

Ее голос был холодным, как лезвие бритвы.

Декарт тяжело вздохнул. Со стороны берега слышались нежные, щемящие переливы, смешанные с плеском волн.

– Маркус коснулся вод, и океан запел, – так говорил Декарту отец, – чтобы Остров процветал. Это святые воды.

Правда, гнетущая правда состояла в том, что Джулия окончательно отреклась от Создателя. Она, будто птица – несчастная, раненая птица, – падала из веры в полное, земное неверие.

Она закрыла лицо ладонями, начала тереть глаза, а затем вновь глухо произнесла:

– Как же я устала.

Счастье Декарт представлял геометрической фигурой. Секрет, на его взгляд, состоял в прочности равностороннего треугольника Декарт – Джулия – Создатель. Теперь же, когда сломалось ребро между Джулией и Маркусом, все стремительно рушилось.

– Меня съедает одиночество, – говорила Джулия, – я только рада раствориться в Массиве. Я хочу умереть.

– Не поддавайся эмоциям, – сказал он.

– Это взвешенное решение, Декарт. – Она смотрела на него с мольбой, глазами, полными слез. – Я устала… устала жить… повсюду ложь и однообразие. Я не знаю, каково это – стать слэпом. Да, возможно, это как смерть… Но так даже лучше – внутри меня пустота. Знаешь, мне показалось, что Слияние – это…

Она несколько секунд подбирала точное слово, наконец добавила:

– …это прекрасно. Может быть, это шаг в сторону истины.

Если бы Декарта спросили, кого он любит больше – Джулию или Создателя, он бы так и не смог ответить, он бы что-то бубнил про разные виды любви и дрожал от страха потерять обоих. Он продолжал безумно любить жену, будто она – единственная женщина на Острове, нет! – единственная женщина, когда-либо существовавшая, включая древние, «доостровные» времена, упомянутые Брахуром и первыми людьми.

– Ты фанатик, Декарт, – сказала она. – Фанатик своей первобытной религии. Прощай.

Убитый ее словами, он смотрел, как колышется от сквозняка входная треугольная дверь – влево-вправо, влево-вправо, наконец замирает, – и медленно закрыл глаза.

Руки опустились. Он долго стоял так, зажмурившись, с дрожью в коленях. Смысл, наполнявший его жизнь, исчез, как воздух из воздушного шарика.

Джулия шла в ближайший филиал Массива и плакала.

Сбежать из этого ада? Слияние казалось ей единственным выходом. Вытирая слезы, она вспоминала сына. Процесс запущен. «Еще немного, и я стану частью Массива», – мелькнула приятная мысль. Внутри нее все возликовало, на лице пробилась несмелая улыбка. Немного потерпеть, и все.

Одно она знала точно: после смерти Арти она разлюбила мужа. Он стал ей противен, как и его ублюдочная религия. Но за что она ненавидит его? Почему она так его боится? Она не помнила. Какой-то туман, тяжелая дымка скрывали те годы.

Конечно, когда Арти заболел, Декарт заботился о нем. Но что-то тут было не так. Джулия не понимала, в чем дело. Поведение мужа раздражало и пугало ее, более того, вызывало необъяснимую панику, преследовавшую ее многие годы.

«Скоро я буду спасена из плена, избавлена от этого кошмара».

Она подписала бланк, предложенный улыбчивой фиолетовоглазой медсестрой, и легла в капсулу. Внутри пахло дезинфектором. Джулия нетерпеливо закрыла глаза. К вискам прикрепили присоски, на лоб положили монету-датчик.

– Готовы? – донесся до нее мягкий баритон Массива.

– Да. – Она постаралась расслабиться и сделала медленный, глубокий вдох.

Вскоре она ощутила первые изменения. В голову стали проникать голоса. Это ее испугало и обрадовало одновременно.

Джулия медленно растворялась в Массиве. Поначалу она слышала хор и видела перед собой калейдоскоп экранов. Будто смотрела сквозь фасеточные глаза стрекозы.

В сознание стремительно ворвались старые, забытые воспоминания. Мышцы напряглись и задрожали, как туго натянутые канаты, дыхание стало прерывистым. Туман, обволакивающий память, начал рассеиваться. Ложная, искусственная память о болезни Арти сменялась настоящей.

Мир вспыхнул, сгорел и рассыпался на части.

Ее охватило чувство, будто ее внутренние часы остановились и время замерло. Слезы навернулись на глаза, губы дрогнули. За мгновение до полного растворения она закричала. Страшно, надрывно, в полную силу, как зверь, угодивший в капкан.

Но очень быстро экраны слились в один, произошла полная интеграция, и Джулия стала пластом Массива – одним из тончайших колец на спиле многовекового древа.