Юлиус Эвола - Традиция и Европа

Из глубины (лат.) — прим. перев .

Мы имеем в виду прежде всего «Заметки об инициации» (‘Aperçus surl’initiation’, Paris, 1945).

Является ли масонство «чисто западной инициатической традицией», остаётся под вопросом — в таком случае придётся игнорировать всю роль еврейского элемента в их ритуалах и «легендах».

Кроме этого, что касается розенкрейцеров, Генон говорит о коллективе тех, достигнувших данной степени, все из которых достигли также инициатической степени, высшей по сравнению с обычными людьми. Именно поэтому логически нельзя говорить ни об «обществах», ни об «организациях». В другой связи Генон упоминает, что инициатические иерархии — это просто степени бытия. Всё это может быть понято скорее в духовном и метафизическом, нежели в личном или организационном смысле.

Это типично в случае аскетизма первоначальной формы буддизма. Буддизм имеет даже технический термин для обозначения именно тех, кто «пробудился сам».

Именно на этой основе нужно понимать один аспект принципа «невыразимости». Истинное метафизическое знание — это всегда «действие», и то, что имеет характер «действия», не может прийти откуда–то извне; в соответствии с греческим выражением, оно может быть достигнуто только kat auto .

Здесь можно упомянуть о крайней значимой роли, которую играет инициация в состоянии сна у диких народов; см., например, книгу М. Элиаде «Шаманизм и техники экстаза».

См. эссе Абдула Хади в ‘Études traditionnelles’, August 1946, p.318. Он говорит о двух цепях, из которых только одна является исторической, по которой инициация сообщается живым, уполномоченным мастером (шейхом), у которого есть ключ к мистерии: это ат–талимурриджаль , т.е. упование на человека, в отличи от ат–талимур–раббани , в котором нет живого человека как мастера, но есть «отсутсвующий» мастер, неизвестный или даже «мёртвый» уже столетия. Именно с последним путём связана фигура аль–Хидра (Саийдинааль–Хидр), от которого инициация может быть получена непосредственно. Среди розенкрейцеров мистическая фигура «Элиаса–художника» в чем–то является эквивалентом аль–Хидра.

Древний культовый объект в Дельфах, считавшийся центром («пупом») Земли. — прим. перев.

Ср. у Сервия, «Комментарий к Энеиде», III, 268: «Таков обычай древних, чтобы царь был также жрецом и понтификом». То же самое можно сказать, как известно, и о древнескандинавских племенах.

В «Законах Ману» (VII, 8) царя называют «великим божеством в человеческом образе». Египетский фараон считался манифестацией Ра и Гора. Цари Альбы и Рима персонифицировали Юпитера, древнесеверных Одина и Тиу, ассирийского Баала, иранского бога света, и так далее. Идея божественного или небесного — как увидим, прежде всего, солнечного — происхождения присуща всем древним царским традициям.

«Священные цари» (др.–греч.), выражение Пиндара — прим. перев.

Наоборот, царь в Греции и Риме не мог больше быть таковым, если он оказывался недостойным должности жреца, из–за которой он и был rex sacrorum — первый и наивысший исполнитель ритуалов для той сущности, земным представителем (Temporalfall) которой он одновременно был.

Одним из имён египетских фараонов было «Гор, сделанный из золота», где золото обозначает «солнечный» флюид, из которого возникает «нетленное тел» бессмертных: приравниваются друг к другу вышеупомянутые «пламенное молоко» и «сила молнии» — они черпают свою силу в солнечном пламени и относятся к королю. Весьма интересно указание, что слава фигурирует в христианском традиции как свойство Бога — gloria in excelsis deo — и что согласно мистической теологии в «славе» осуществляется видение «блаженства». Христианская иконография обычно развёртывает её как ореол вокруг головы святых, что воспроизводит смысл египетского uraeus фараонов и лучевой короны иранской и римской царской власти.

О виде «добродетели», владелец которой — царь, ср. « Чжун–Юн » , XXXIII, 6, где это значит, что тайные деяния «неба» достигают крайней степени нематериального — «они не имеют ни звука, ни запаха», они нежны «как самое лёгкое перо». О действии без действия ср. там же XXVI, 5–6: «Кажется, что в совершенном человеке его добродетели шириной и глубиной равны земле; высотой и сиянием они напоминают небо; по размеру и сроку жизни они приравниваются к безграничным пространству и времени. Живущий в этом великолепном совершенстве, он не проявляется и, тем не менее, он обнаруживается, как земля, своей пользой; он не двигается и, тем не менее, он вызывает, как небо, многократные перемены; он не действует и, тем не менее, он приводит, как пространство и время, свои произведения к завершению». Далее (XXXI, 1) говорится, что только такой человек «достоин владеть наивысшей властью и приказывать людям».