Александр Бутенко - Если бы Конфуций был блондинкой

Руслан – один из немногих приятных людей. Очень какой-то порядочный, человечный. Тихий и светлый. Собирает деньги, какие-то немыслимые миллионы, на операцию сыну в Штатах.

Вера – работает в банке, не замужем, детей нет. Юля – работает администратором в магазине, не замужем, детей нет. Анна – врач, не замужем, детей нет. Елена – лаборант в НИИ, не замужем, детей нет.

Вера, Ольга, Татьяна, Наталья и ещё человек 15 девок – работают, не замужем, детей нет, фамилии не менялись.

Почти у всех – фотографии без мужиков. Практически у каждой – эти фирменные, копируемые слоганы: «просто я стопроцентная женщина!». Или фотка с томным взором на фоне стены турецкого отеля: «меня трудно найти, легко потерять и невозможно забыть!».

После окончания школы я лишь один раз целенаправленно встретился с бывшей одноклассницей, Мариной.

Инициатива была её. Она сама разыскала меня в соцсетях, увидела мои фото и написала заглавными буквами ошарашенно – «ЭТО ТЫ???!!!! ЭТО ПРАВДА ТЫ???!!!».

Так получилось, что из своих одноклассников я изменился наиболее радикально.

«Был мальчик-одуванчик, а сейчас такой мужик!» – с неподдельным одобрением сказала она мне, когда мы таки встретились.

Марина – красивая девка. Экстравагантно одевалась, чем доводила меня в школьные годы до бурления.

Сексуально она была для меня самой привлекательной из одноклассниц. Героиней стыдных подростковых грёз.

За два года учёбы в одном классе мы даже не поговорили ни разу диалогом.

Странно было встретиться с ней позже, пообщаться так, как будто два года совместной учёбы, в 10—11 классах, мы только и были неразлучными друзьями.

«Юля стала архитектором, работает у богатеев на Рублёвке, Оксана ушла работать секретаршей, и сейчас от шефа в третий раз в декрет уходит, – рассказывала мне Марина судьбы одноклассников, известные ей, – Таня стала парикмахером, Юля стилистом, Нелли лесбиянкой», – последнее, произнесённое как социальное достижение, меня развеселило особо.

«Про Пашку что-нибудь слышала?» – с надеждой спросил я, они ещё и жили в одном доме. – «Отметелил он года четыре назад тут под подъездом кого-то. Но это давно было. А так – ничего не знаю. Пропал».

Очень тепло с Мариной попрощались. Договорились как-нибудь встретиться вновь и, разумеется, больше не встретились.

Были слухи, что кто-то из активистов собирал одноклассников. Но меня никто об этом не известил.

Становиться инициатором самому – ну как-то резона нет.

Увижу я этих людей, которые исчезли из моей жизни теми майскими днями – что я им скажу? Что они скажут мне?

Как кто-то сказал про сборища бывших одноклассников – они нужны для того, чтобы трахнуть таки тех, кого не успел трахнуть тогда.

А мне даже и этого не сильно нужно.

Аню Л. я так и хочу оставить романтичной грёзой своего подростковья. Хочу запомнить её недосягаемой.

А остальных, кого «трудно найти, легко потерять и невозможно забыть» – нашёл легко, забыл безболезненно.

Я закрываю строку поиска. Больше я не увижу этих людей.

Любопытство удовлетворено. Какие-то призраки нашли своё вечное успокоенное пристанище. Там им и место.

Мёртвые к мёртвым. Живые к живым. Призраки к призракам.

Камо грядеши: 45, 73

Утро – время для любви. Любовь – это не спать вместе, это вместе просыпаться.

Особенно когда за окном синяя мгла зимнего дня, на дорогах столпились серые змеи автоколонн. Прохожие извергаются паром. Мегаполис собирается в новый рабочий день.

Город собирается – а мне туда не надо.

Не надо вместе с ними стоять в серых автозмеях. Не надо надрывно кашлять в варежку, пробираясь к остановке по сугробам.

Во всей романтической науке боготворена ночь, как время волшебства и разврата.

Эх, глупые люди! Ну очевидно же, что утро – лучшее время для утех.

Когда ещё не слетел какой-то окутывающий сон, когда обнимаешь притягательное тело, а оно обнимает в ответ, а тяжёлое одеяло обнимает обоих.

Ночью огни, война и ложь. А утром интимность, самый сводящий с ума запах. Очарование сонливости, в тумане которой находишь прелестнейшие холмы и сокровеннейшие изгибы.

Под звуки флейты теряется голова.

Пищит будильник. Не первый уже раз.

Будильник не мой, девушки.

Она охает, начинает выбираться, похожая на сонного зверька. Или недовольного мультяшного диснеевского персонажа.

«Оставайся», – говорю я ей.

Она замирает. Именно для того, чтобы замерла, я и сказал.