Александр Белаш: Роботы-мстители

Фанк поднял печальные глаза.

— Я стал тебе так неприятен?.. Поверь, я ничего не знал, не знал даже, куда иду и кого встречу. Маска сказала мне лишь об интервью и о том, что подружилась с биокиборгом, а я… я хотел попрощаться с театром, объяснить им…

Хиллари прервал его, отрицательно покачав головой:

— Нет, не это. Просто во мне что-то изменилось, безвозвратно. Я хочу расстаться с прошлым.

— Не делай этого, — Фанк подсел поближе, — не сжигай за собой мосты. Всегда должно быть место, куда ты смог бы вернуться, чтобы вспомнить что-то хорошее. Если уничтожить вещи, которые помнят тепло твоих рук, воспоминания детства превратятся в невнятную путаницу образов и снов. Твоя комната — как остров; как бы далеко в океан ни ушел твой корабль, рано или поздно он возвращается в гавань. Воспоминания детства — это то, что позволяет вам оставаться людьми.

Хиллари перестал дрожать и чувствовал, как по телу разливается тепло. Дышать стало легче; дремота подступила к глазам, и он знал, что скоро обретет долгожданный покой.

— А ты помнишь? — киборга надо постоянно спрашивать, чтобы разговор не затухал.

— Да, — кивнул Фанк, — но не все, а только самое ценное. То, что дорого; то, что несет нужную и полезную информацию; то, что я не могу забыть. Острова.

Глаза Хиллари закрывались, тепло охватывало его со всех сторон и качало на сонных волнах.

— Я — Хиллари Хармон, — громко сказал он, чтобы его услышала следящая система. — Идентификация голоса. Приказ — убавить на девять десятых свет в помещении, где я нахожусь сейчас.

Свет постепенно померк.

— Я боюсь, — сказал Хиллари, уже засыпая, — что у меня остановится сердце.

— Спи, не бойся, — тихо отозвался Фанк, — я буду смотреть за тобой.

И Хиллари, расслабившись, стал погружаться в забытье. А Фанк, как двадцать лет назад в особняке у Хлипа, остался сидеть рядом с кроватью, считая пульс и прислушиваясь к частому дыханию, чтоб вовремя подать сигнал, позвонив по уже набранному телефону спасения.

Так Хиллари вошел в Вальпургиеву ночь — заснув в изоляторе своего проекта под присмотром киборга-баншера.

В кафедральном вселенском соборе Триединства открылись врата алтаря, и три священника Всеобщей Веры под ликующее пение вышли к молящимся, возглашая о победе Жизни, Света и Любви; золотой прозрачный свет лился из врат, восхищая и воодушевляя людей, которых собралось не меньше ста тысяч. Вторя победному сиянию, зазвучал торжественный экуменический гимн — и кое-кто из присутствующих иномирян присоединил голоса к хору, сверяясь со взятой у входа листовкой. Пел и сам Президент Федерации — с супругой и десятью бодигардами, в якобы недорогом костюме (за два с лишним года до выборов пора польстить манхлу и молодежи своим присутствием на празднике Вальпургии). Очень неразборчиво, негромко, но с большим достоинством пели дипломаты из чужих миров и резиденты инопланетных разведок — туанцы с острыми, нежными, вечно юными лицами, приземистые и по-медвежьи плечистые аларки с прилизанными хохлами, посол Форрэя (по профессии этнолог, и вообще большой любитель экзотики), вара, схожий с застрявшим на середине метаморфозы вервольфом, в тунике с обозначающей его представительский ранг рубиновой спиралью; только мирк, посланник Бохрока, прижал к щекам свои чуткие уши-чаши и помалкивал — этот заревет, так полсобора ляжет. Были и яунджи всех размеров и мастей, кроме масона из Северной Тьянгалы — он избегал языческих капищ.

В данный момент посол Генерала-Пресвитера слушал военного атташе — тот докладывал о результатах расследования по так называемой «войне кукол». Агентура неплохо потрудилась на благо своей суровой родины и могла ожидать небольшого поощрения. Жаль, у Тьянгалы не было внедренных непосредственно в проект Хармона; там можно узнать и кое-что посущественней, поскольку недалек час конкурсного испытания эйджинских и атларских роботов.

Репортеры, подпевая, изучали через оптику скопление VIP и компоновали в уме тексты для завтрашней глянцевой прессы. Надо как-нибудь так извернуться, чтобы в статье не просквозило даже тени намека вроде «Глава суверенной цивилизации истово молится за мир и дружбу всех разумных — в компании чудовищ, диктующих нам образ жизни, стиль мышления, структуру госбюджета и военную политику».

Праздник — полусветский, полуцерковный — овладевал Городом, словно пожар, и в развеселых компаниях уже кричали пастиш на федеральный гимн: