Владимир Горбачев - Нефела, Облачная страна

В оформлении обложки использована фотография с сайта https://pixnio.comпо лицензии CC0 и фотография телескопа Хабл с сайта NASA https://www.nasa.gov/multimedia/imagegallery/image_feature_211.html

Никакой необходимости выходить на поверхность объекта у Калика не было. Оба вспомогательных двигателя, корректировавших курс ледяной глыбы, управлялись из жилого отсека, где он в данный момент находился. Оба находились в рабочем состоянии (он недавно проверял), связь с ними была устойчивой. Более того: выход на поверхность транспортируемого объекта был строго запрещен инструкцией и полетными правилами, и нарушение запрета грозило отстранением от полетов на срок до пяти лет. И если Калик хотел и дальше работать в Space Cargo International (а он хотел) и не намеревался менять профессию и уходить из космоса (а он не намеревался), то должен был выбросить из головы всю эту дурь о прогулках по айсбергу и тихо сидеть в отсеке, прокладывать курс и сосать лапу. Нарушить инструкцию было нельзя, скрыть нарушение – тем более (за этим следили регистраторы известные – вон он, глазок в углу кабины, и регистраторы скрытые, спрятанные среди прочей электроники), космос не терпел разгильдяйства (это было написано во всех учебниках), а потому – смотри выше. То есть сиди тихо.

Однако Норманн Калик не был в космосе зеленым новичком. Еще во время учебы полетал на линии Земля-Луна, потом год стажировался на марсианских чартерах, и вот теперь второй год работал на маршруте Европа-Марс. Случалось и устранять неполадки в оборудовании, и находить выход в разных нештатных ситуациях. И он знал, что регистраторы, даже те самые «черные ящики», или колдуны, как их называли между собой пилоты, можно обмануть. И он уже давно (месяца три, а может, четыре назад) пришел к выводу, что инструкции пишутся для людей туповатых и робких, таких, что за всю жизнь не сделают и шага в сторону. Себя Норманн к таким не относил.

Он вдруг ясно представил, как он спустя год, по окончания срока контракта, вернется на Землю, как встретится с Робертом, и Лопесом, со всеми друзьями, как увидится с Джулией, и станет рассказывать о своей работе – редкой, экзотической, а в глазах большинства даже героической работе, и как кто-то из них вдруг спросит: «Так что, выходит, ты ни разу и не ступил на поверхность такого айсберга? Не видел, как это все выглядит вблизи?» И как он начнет лепетать что-то жалкое про инструкции и запреты, про свирепое начальство… Нет, представлять такое не хотелось. Норманн понял, что он не простит себе, если не сделает хотя бы одного шага. Далеко он не пойдет – зачем? Но один-то шаг можно! Или несколько. Надо только сначала…

Он дал бортовому компьютеру задание провести профилактическую проверку систем, в том числе регистраторов, после чего в нужный момент ввел пару нужных команд. Все смешалось в извилинах электронного мозга, одни сигналы столкнулись с другими, прямо им противоречащими. Не терпящий противоречий искусственный разум сник, система зависла. Калику только это и было надо. Он на всякий случай проверил, отключились ли регистраторы (они отключились), после чего громко провозгласил: «Свободен, свободен наконец!», и стал собираться.

Хотя он и спешил, но делал все тщательно, стараясь ничего не забыть. Прежде чем надеть скафандр, закрепил ему на плечо дополнительную видеокамеру (штатная камера, вделанная в шлем, давала недостаточно четкое изображение), проверил давление в обеих баллонах. Влез в шелестящую оранжевую оболочку, щелкнул зажимами шлема, включил климатизатор и связь. Связь – это было главное. Теперь, даже если вдруг придет вызов с базы (вообще-то не должен прийти, там все строго по часам, но вдруг), он сможет ответить, как если бы сидел в отсеке, за пультом. Еще раз проверил работу всех систем, подачу кислорода, взял висевшее в углу помело (так на пилотском жаргоне называлось индивидуальное полетное устройство, ИПУ) и шагнул в тамбур.

Зеленый огонек на стекле шлема, в левом углу, подтверждал, что переборка жилого отсека закрыта герметично, путь наружу свободен. «Входная дверь», – негромко скомандовал, почти прошептал Калик, и чуткая автоматика тут же отозвалась. Наружная переборка раздвинулась, и Норманн шагнул на поверхность айсберга.

Шагнул – и окунулся в мрак. Под ногами и вокруг отсека тьма была непроглядная, сплошная, а над головой словно серебряной пылью посыпанная. Там была Кассиопея, и неистовый Денеб, и Арктур – в общем, весь звездный атлас. Граница между твердью, на которой стоял Калик, и условным небом айсберга находилась совсем рядом, примерно в сотне метров, и была хорошо видна, словно проведенная чем-то белым изломанная линия.