Денис Луженский - Тени Шаттенбурга

– Нет! – снова крикнул Николас… Или этот возглас вырвался из груди самой Ульрики?

Увернувшись от нового выпада Перегрина – слишком медленного, неуверенного, – Ворг уже не отступил, но сделал шаг навстречу своему прародителю. Обсидиановые лезвия пронзили живот странника. Чужак не закричал, не завыл – лишь шумно вздохнул и с неожиданной силой взмахнул мечом… Тварь рванула из тела жертвы обагренные кровью когти, однако отпрянуть не успела: все еще мерцающий клинок прошел сквозь черную кисть, срубая длинные суставчатые пальцы.

– Нюрнберг! Нюрнберг! – Обогнув оседающего странника, Микаэль налетел на Ворга, топор проломил пластины брони на предплечье твари, глубоко вошел в насекомью плоть. Большего воин сделать не сумел: разъяренная тварь отшвырнула его, точно котенка. А потом она испустила визг – такой пронзительный и громкий, что у баронессы помутилось в глазах. Девенпорт, бросившийся в атаку вслед за Микаэлем, замер на полушаге, покачнулся и пал на колени, зажимая ладонями уши. Как подстреленный, рухнул и Николас. Ульрика устояла, но ее цзянь выпал из ослабевших дрожащих пальцев. Оглушенная, обессиленная, она с ужасом смотрела, как чудовище поднимает странника, одной рукой сжимая его горло. Перегрин безвольно обвис в этой хватке, изогнутый меч погас.

– Мо-ой! – торжествующе провыла тварь. – Вес-сь мо-о-ой!

Страшная судорога выгнула тело чужака, из его горла вырвался булькающий хрип. Вскинув руки, он уперся ими в глянцево блестящие плечи чудовища, силясь оттолкнуться, вырваться. Было похоже, что боль хлынула в зверочеловека, как речная вода в пустой кувшин, и мгновенно наполнила до предела.

– Дай мне вс-се! Вс-се, что ес-сть!

Ворг расхохотался – тем же скрежещущим, режущим уши смехом. Топор выпал из его плеча, будто вытолкнутый наружу пластинами выпрямляющейся брони, отсеченные пальцы отрастали вновь буквально на глазах, из них вытягивались черные когти-кинжалы.

– Больш-ше! Больш-ш-ше! Вс-с-се отда-ай!..

– Ну… бери…

Хохот Ворга внезапно прервался, а Ульрика моргнула, изумленная. Невероятное предстало ее взгляду: вокруг двух нелюдей, слившихся в смертельных объятиях, воздух задрожал, потек расплавленным стеклом. И вдруг – словно лопнула прозрачная вуаль, открыв разверстую бездну, полную серого клубящегося сумрака…

– Чш-ш-што ты делаеш-ш-шь? Перес-с-стань!

Что бы ни задумал Перегрин, он не остановился. Серое марево сгустилось, стало плотнее, из него к Воргу и страннику потянулись жадные туманные пряди. Ульрике показалось, будто она видит вокруг борющихся причудливую ажурную клетку, свитую из тонких, почти прозрачных прутьев. Отчего-то при одном лишь взгляде на эти темные струящиеся прутья ей сделалось не по себе.

– С-смирис-сь!

Новая судорога скрутила чужака, он протяжно застонал, дернулся, руки его упали плетьми… Но потом, будто одолевая огромную тяжесть, вновь поднялись, и мохнатые пальцы сжались на чешуйчатых плечах. Тело странника сотрясалось от мучительных спазм, однако желтые глаза вперились в насекомьи буркала с гневным хищным прищуром.

– Бери! – прохрипел он Воргу отрывисто. – Все… бери! Если… не пода… вишься!

В ответном шипении твари баронессе почудились удивление и страх!

– Чш-ш-што ты…

Ноги Перегрина напряглись, на руках вздулись в отчаянном усилии бугры мышц. Одним невероятным рывком приподняв Ворга над каменным полом, странник толкнул его назад… и впечатал костистую спину в явственно проступившую позади твари темную решетку.

От вопля чудовища люди вновь схватились за уши. Повалившись на колени и чувствуя во рту привкус крови, Ульрика тоже закричала: беззвучно, из последних сил.

А Ворг все вопил и вопил – на одной пронзительной душераздирающей ноте; отпустив горло Перегрина, он полосовал когтями его спину, превращая ее в кровавое месиво, но оторвать от себя странника не мог…

Замолчал он так же внезапно, как и сорвался на визг. Вдруг наступила оглушительная, звенящая тишина. Сквозь застящие взор слезы Ульрика фон Йегер видела: голова чудовища оплывает брошенным в огонь свечным воском, изменяется… несколько мгновений – и на странника взглянуло его отражение, будто отлитое из черного стекла. Антрацитовые губы шевельнулись, но оглохшая баронесса не услышала ни слова. Как не услышала и ответ Перегрина…

– Я – бог! – просипела тварь; ненависть и страх плескались в льдисто голубеющих глазах. – Я – с-сама с-сила! Меня не… С-с-с!