Алёна Тихонова - Гексаграмма - Падшие и проклятые

А вот дальше у отряда начались проблемы.

Когда они оказались перед массивной медно-красной дверью, ведущей внутрь облюбованного Старатосом особняка, наполовину встроенного в чёрную скалу – перед ними возникли две химеры. Их гигантские орлиные крылья хлопали, драконьи пасти на длинных шеях рычали и лязгали клыками, хвосты с головами змей на концах мотались из стороны в сторону, а львиные лапы рыли землю. Одна из химер была лиловая, другая – изумрудно-зелёная. Ростом они превышали самого матёрого медведя, но при таких габаритах казались дьявольски проворными, а в злых глазах светился ум. Ум слишком острый для тварей, прислуживающих закоренелому негодяю.

– Проклятье, где он мог достать генетический материал дракона?! – раздосадованно и потрясённо выдохнул Ричард.

Нарушение же Старатосом очередного запрета, на скрещивание подобным вот грубым и жестоким образом живых существ, ничуть его, конечно, не удивило.

Тут же левую химеру отбросило назад – ступня Ишки в тяжёлом сапоге на толстой подошве со всего размаху врезалась промеж её глаз. Вторую химеру снёс поток направленного ветра, беснующегося и лютого, выпущенного веером Беатриче. Добивая химер, Ричард начертил два знака огня и направил на их тела. Они должны были обратиться в горстки пепла, и пламя действительно повредило их – на том, что осталось от крыльев, уже нельзя было летать, шерсти не стало, а кое-где мясо обуглилось до самых костей. Но всё равно твари шевелились – и были готовы продолжать бой. Когда-то зелёная, а теперь изувеченная до неузнаваемости химера прыгнула, метя в Вагруса, и тот успел лишь закрыться руками. Беатриче занесла веер, но не успевала, да и на таком расстоянии она непременно задела бы своих.

Но тут-то Карои пронёсся мимо товарищей и за секунду до того, как Вагруса пронзили бы чудовищные зубы, с разворота раскроил химере череп мощным ударом двуручного клинка. Второй он вонзил меч в бок – так, чтобы непременно достать до сердца, если оно у неё располагалось там же, где у всех животных. Вот теперь твари и впрямь повалились замертво, напоследок взревев так, что у всех даже ненадолго уши заложило, а душа в пятки ушла от невыразимой жути этих звуков агонии. Остаться невозмутимой и собранной удалось лишь Беатриче – по выражению её лица так и напрашивался вывод, что ей доводилось видеть, а то и делать вещи куда как похуже.

– Спасибо… – заплетающимся языком пролепетал Вагрус, краснея до ушей и отводя взгляд. Он давно не чувствовал себя таким бесполезным.

– Теперь осталось решить, что делать с самой дверью, – проговорила Беатриче, закрепив веер за спиной и перебирая карты в поисках подходящей.

Вагрус пылал желанием чем-то искупить момент страха, который парализовал его так сильно, что он полностью забыл и о своём наборе артефактов, и о том, чему его учили. Не ради остальных, но ради себя, восстановить хотя бы частично самоуважение. Он поднял руку с браслетом и высвободил энергию, накопленную украшением. Эта волна не снесла дверь, но сработала как отмычка, и та отворилась.

– Вы заставили себя ждать.

Старатос, облачённый в серебристо-голубую мантию, струящуюся до пола, стоял посередине коридора, скрестив руки на груди.

И тут они всё поняли. Вагрус намеренно не убрал один из наблюдательных знаков Старатоса, чтобы тот подал сигнал о приближении врагов. Для Вагруса Старатос, воплощение силы и власти, был тем, на чьей стороне победа, а, значит, и вся история, и он, догадываясь, что и без него остальные члены отряда обречены, всё же захотел увеличить вероятность успеха отступника.

– Вы глупцы, что не распознали предателя. И глупцы вдвойне, что взяли с собой моё творение, – флегматично и даже как-то слегка разочарованно, словно он ожидал от них гораздо большего, промолвил Старатос.

Марион вздрогнула и отшатнулась, но поздно – создатель воспользовался руной, нанесённой на её тело, и полностью взял девочку под контроль.

– Но сражаться нет нужды. Я даю вам право примкнуть ко мне и почувствовать ток времени, пульс материи пространства, их податливость, они изменятся по вашим представлениям о добре и справедливости, об этике и честности. Для чего вы сопротивляетесь? – Старатос искренне недоумевал. – Вам недостаёт веры и мотивации, вы привыкли довольствоваться тем, что есть. Вас пугает перспектива лишиться этого и ничего не приобрести взамен. Но я не сумасшедший и не рассказываю сказки. Идеальный мир вполне достижим.