Алан Чароит - Время испытаний

– Ни горе, ни счастье, ни лето, – повторил бард, словно пробуя каждое слово на вкус. – Я это запомню.

– Как вам будет угодно. – Ллиун наметила лёгкий поклон.

– Но зачем ты всё это мне рассказываешь?

– Как я уже говорила, мы умеем быть благодарными. – Лианнан ши показала зажившее запястье. Новая кожа казалась светлой, почти прозрачной. Интересно, а что бежит в жилах у яблоневых дев: кровь или древесный сок? – Я избавилась от своих оков и хочу, чтобы маленький чаропевец избавился от своих.

– Вряд ли это будет так просто, – не без зависти вздохнул бард. – Они весьма прочны.

– Вы признали, что они есть. Это уже немало. Многие живут, так и не понимая, что сердце находится в плену заблуждений.

– Будь моя воля, я бы его вырвал и выбросил. – Элмерик горько рассмеялся и сам отвёл взгляд, словно не нуждался больше в тепле и утешениях. – Одни беды от этих чувств! Но я выдержу. А если понадобится, то…

– Сыграйте мне, – вдруг попросила Ллиун, перебивая. – Я хочу услышать музыку маленького чаропевца.

– Э-э-э… на флейте или на арфе? – Опешив от такого неожиданного перехода, бард забыл, что хотел сказать. Он даже подумал, что яблоневая дева насмехается над ним, но та выглядела серьёзнее некуда.

– На чём хотите. Мне всё по нраву. – Она села прямо на дороге, ничуть не страшась испачкать платье в грязи и глине.

– Тогда на арфе, – решил Элмерик. – Наставник говорит, что я должен уделять ей больше внимания.

Он сбросил свой плащ, сел на него и жестом предложил Ллиун перебраться сюда же – хоть немного, но будет почище. Яблоневая дева прислонилась спиной к спине и склонила белокурую голову на плечо барда.

Элмерик коснулся пальцами струн. Вопреки ожиданиям, звук оказался чистым, и настраивать инструмент не пришлось. Сперва арфа пела тихо, будто нехотя пробуждаясь ото сна, но постепенно мелодия набирала силу, наполняясь трелями и переливами, манила и влекла за собой. Вскоре бард позабыл, что за его спиной притаилась внимательная слушательница. Он играл для себя, пытаясь выплеснуть с музыкой всю накопленную горечь и обиду последних дней – безумную радость и горькое отчаяние, затаённую боль и глупую надежду, страх одиночества и боязнь снова обжечься, подлетев к пламени слишком близко.

Мир засыпал, рассыпался и умирал, встречая неизбежную зиму. Холодало. Небеса затянуло тучами, снова пошёл снег. Он падал в жидкую грязь, таял у Элмерика на руках, стекал по щекам прозрачными слезами, присыпáл мелкой крупой обочины по обе стороны тракта, окрашивая белой изморозью сухие травинки и опавшие листья. Природа застывала, на глазах погружаясь в поразительно красивый ледяной сон. Но никакой холод не может длиться вечно. Колесо обязательно повернётся вновь. После самой тёмной йольской ночи дни начнут расти, а ночи пойдут на убыль, но всё это будет позже. А пока, замерев перед входом на тёмную половину года, барду нужно было прислушаться к себе, чтобы понять самое важное: в эти тяжёлые зимние времена тепло необходимо всем. Некоторым даже больше, чем прежде.

Элмерик услышал вдалеке голоса и перестал играть, вглядевшись в туманную дымку на горизонте. Там, по тракту, навстречу ему шли люди. Сперва бард не мог разглядеть их, но постепенно мгла рассеялась. Он узнал друзей.

Хохотавшая до слёз Розмари кидалась в Джерри то ли снежками, то ли комьями грязи, а тот ловко уворачивался. Орсон, улыбаясь и размахивая руками, что-то втолковывал Келликейт, которая с серьёзным видом кивала в ответ. Мартин и мастер Шон ехали на лошадях бок о бок и о чём-то увлечённо спорили, то и дело рисуя в воздухе пламенные фэды, будто в доказательство своих слов. А над их головами реял громадный белый сокол с красными перьями на щеках.

Других членов отряда Элмерик пока не видел, но отчего-то знал, что следом непременно появятся и добродушный полноватый мастер Дэррек, и угрюмый мастер Патрик, и призрачная леди со своим раздражительным братом. А он будет очень рад видеть их всех.

Отрезом шерстяной ткани бард обтёр арфу от снега и спрятал её в чехол, намереваясь хорошенько просушить инструмент, когда они вернутся на мельницу. На мгновение он оглянулся, но не увидел за спиной лианнан ши. Впрочем, это его ничуть не удивило.

Элмерик переступил через грязный плащ, лежавший на дороге, шагнул навстречу друзьям, раскрыв объятия, и… проснулся. Теперь уже по-настоящему.

Дни летели незаметно, как две капли воды похожие один на другой. Элмерик вставал ещё до рассвета, а засыпал, валясь с ног, глубокой ночью. Он учил наизусть строфы эльфийских поэм, мало-помалу начиная вникать в закономерности и связи, необходимые для составления бардовских заклятий, играл на арфе, до крови стирая пальцы о струны, и под неусыпным взором наставника пел длинные тягучие распевы. Бард даже успел смириться с тем, что мастер Каллахан всегда найдёт, к чему придраться, и всегда будет останавливать и поправлять его. Когда Элмерик не играл и не пел, то шёл искать леди Эллифлор. Она учила барда смотреть сквозь личину и наведённые чары, узнавать заклинания с первого взгляда и называть их вслух. Книга, к которой оказалась прикована леди-призрак, теперь хранилась у мастера Флориана. Чтобы сестра не грустила, заботливый брат каждое утро спрашивал, куда бы ей хотелось направиться, а потом перемещал фолиант согласно её желаниям. Это несколько затрудняло поиски наставницы: Элмерик далеко не всегда угадывал, куда её занесло на этот раз. Вести же занятия по расписанию, заранее указав место и время, леди Эллифлор отказывалась наотрез, уверяя, что это вгоняет её в смертную тоску. Командир попытался было настоять, но после того, как ему пришлось три часа кряду утешать стенающего и рыдающего призрака, со вздохом заявил: «Её проще упокоить, чем договориться» – и махнул рукой.