Имперское сопровождение прибыло к большому, возвышающемуся замку, окружённому стенами. Прямо у входа, на высшей речи, острым шрифтом была выгравирована надпись: «Hollnerra on tattis» (свобода превыше всего). Стены были украшены разрисованными плитами – множество изображений разных художников. Император и король остановились у высокого подъёма, с которого открывался вид на весь Вилфелонн.
– Ты знаешь, зачем я здесь, Бади. Я думаю об империи, о своём доме, думаю о будущем. Какую державу я оставлю после себя и что оставлю своим наследникам. Это не даёт мне покоя, – император был взволнован, но держал свою резкость голоса. – Фолену нужна жена, которая поддержит его, сделает сильнее, и будет править вместе с ним.
– Ты не знаешь какой она вырастет, – добавил Бади. – Ты поднимаешь этот вопрос слишком рано. Азета только родилась.
– Нет, не рано Эвен, никто не знает сколько нам отведено. В твоих руках она вырастет идеальным творением Блоранны. Ты самый мудрый человек, которого я знаю, ты всегда вставал на мою сторону и я тебе доверяю, именно поэтому я разрешил Блоранне иметь своего короля, иметь свой флаг, законы и автономию. Остальным народам я не оказал такой чести.
– Это ваша земля, ваше величество. Блоранна – часть империи.
Эрвин взглянул в глаза Эль-Бади и похлопал его по плечу.
– Покажи мне дочь, хочу её увидеть.
Они шли по длинному, тёмному коридору, коих было много в обширном замке, освещённому фонарями и дневным светом из комнат и проёмов. Навстречу к императору подбежала Грета, топая своими оранжевыми туфлями, радостная, беззаботная. Она играла со своими распущенными, чёрными волосами, доставшимися ей от матери. Милое лицо светилось добротой и невинностью.
– Вы заняты?
– Мы идём знакомиться с принцессой. Если вы хотите, то последуйте с нами, ваше высочество, – улыбаясь, ответил Эль-Бади.
– Да, я бы хотела, если отец не против?
Император хмуро посмотрел на короля. Он любил свою дочь, но порой, его любовь к империи превозмогала над всеми его личными чувствами.
– Пойдём, будет неловко, если мы не позволим тебе увидеть будущую королеву, – наконец, пробурчал Эрвин.
Они зашли в небольшую светлую комнату. На стене висело блораннское знамя, его освещали большие, прикреплённые к стене, свечи. Огонь полыхал в камине, в комнате было тепло, даже жарко, в металлических доспехах, которые украшали императора. В центре комнаты стояла белая колыбельная. Сиделка баюкала маленькую принцессу, вполголоса напевая песни на древнем языке. Она увидела короля, слегка поклонилась и вышла из комнаты, не проронив ни слова. Император медленно подошёл к колыбели и увидел закутанного младенца – девочку с голубым бантом на каштановых с серебристым оттенком волосах. Он снял левую перчатку и лёгким движением пальцев дотронулся до щеки Азеты.
– Холодная. Смени сиделку Бади, пока она не наплела чего лишнего на своих ведьминых речах.
– Это высшая речь, древний язык Блоранны, сейчас мало кто на нём говорит, – ответил Эль-Бади.
– Я дам тебе больше прислуги и больше солдат. Вилфелонн должен быть защищён. У нас всё ещё есть враги.
– Не беспокойся, император. Она в безопасности.
– Солдаты созданы для защиты и явно не будут лишними. Пойдём, Бади, я хочу выпить, – сказал Эрвин и взволновано покинул комнату.
Грета смотрела на младенца и дружелюбно улыбалась.
– Принцесса, – обратился Эвен. – Идёмте, вы должно быть голодна.
Грета кивнула и вышла вместе с королём. Эль-Бади отправил Грету к матери, а сам направился в свой кабинет, где его уже ждал император. В руках он держал бокал вина и смотрел в окно, осматривая огни блораннской столицы.
– Помнишь, как мы заключили мир на Албе? – спросил Эрвин.
– Помню.
– Ты хорошо тогда сработал, договорился о мире. Если бы не твои дипломатические умения, люди бы умирали ещё несколько лет. Может, даже мы бы не дожили до сегодняшнего дня.
– Порой язык сильнее меча.
– Тогда, я был рад закончить кровопролитие, но смириться не мог. Посчитал это поражением. Не может быть на небе двух солнц и не может быть на востоке двух империй. Но я согласился на этот злопамятный мир и пообещал себе, что однажды, стану правителем всего востока. И вот, уже прошло восемь лет, я старею, и воевать мне хочется всё меньше и меньше. Я обязан оставить своим детям империю, а не груды разрушенного наследия.
Мрачно высказав свои мысли, император допил свой бокал с вином, и со звоном поставил его на стол.
Читать дальше