Евгения Райнеш - Прозрение Эль

Вот из-за этой маминой странности Верн и выделил его вместе с тремя остальными мальчиками для ритуала. Джус знал, что они не были первыми, кто его прошёл, но все предыдущие «отвязавшиеся» исчезли из деревни, их никто больше никогда не видел, и трудно сказать: прошли ли они закрепление, намертво связавшись с владельцем, или отправились в поисках собственной судьбы – свободные. В деревне исчезнувшими не очень интересовались.

Верн, закончив свою торжественную речь, подошёл к каждому из мальчиков по очереди, осторожно ссыпая в перчатки обкуренные пули. Когда они надели их на руки, сначала просто стало приятно тепло. Но постепенно просыпающиеся жуки принялись недовольно ворочаться, и вот уже вскрикнул Гекс, а через мгновение второй мальчик прикусил губу и непроизвольно взмахнул рукой, помимо его воли желающей освободиться от крошечных, но невероятно чувствительных укусов пуль.

– Танцуйте! – Верт заметил этот взмах. – Танцуйте!

Он и в самом деле недавно учил их двигаться так, чтобы облегчить боль. Джус не успел посочувствовать мальчикам, дёрнувшихся в нелепом ритме, как сам ощутил впившуюся в ладонь стрелу, которая словно пронзила её насквозь. Джусу захотелось упасть, сдёрнуть перчатки, завыть… Но Верн толкнул его в плечо к костру, и маленький бар, чуть не упав, почти полетел в его пламя. В падении он подхватил рванные, ломаные движения разученного танца, тело вспомнило и отозвалось, выплёскивая в покрытый первым снегом мир страдания. Всё исчезло, осталась только боль от всё новых и новых укусов-стрел и странный ритм-спазм тела.

Он очнулся дома, в летнем сарае, который уже давно переделал под свою комнату. Повзрослевшие щенки, у которых выросли зубы, не любят жить с родительницами. Кто-то его сюда принёс. Наверное, мама с наставником.

Руки, освобождённые от перчаток, резало так, что, наверное, он и очнулся от боли. Во всём теле, словно выжигая внутренности, бродил яд жуков-пуль. Какое-то время – Джусу показалось, что очень долго – он лежал неподвижно, стараясь привыкнуть к этому состоянию. А потом раздался громкий шорох, и мальчик не успел испугаться тёмному силуэту, очерченному робкой луной, просочившейся сквозь щели.

– Это я, Грей, – торопливо зашептал силуэт, и Джус увидел, как новый знакомый опустился перед ним на корточки. – Хочешь пить?

В руках у Грея оказалась большая, чуть вмятая с одной стороны кружка.

– А почему ты… Разве не больно?

Руки у Грея опухли и покраснели, но на них не видно жутких ран от укусов и бледных волдырей в тех местах, куда жуки пускали свой яд. И он вполне мог что-то делать ими. Например, держать кружку, чтобы напоить Джуса водой.

– Я меня есть одна тайна, – то серьёзно, то ли шутливо сказал Джус, когда Грей, проливая воду на подбородок, напился.

– Какая? – конечно, Джус не мог не спросить его.

– Если бы это не было тайной, ты бы разве не знал об этом? И вся деревня бы знала.

– Ладно, – согласился Джус. – Только скажи, она, эта тайна, хорошая или плохая?

– Это с какой стороны посмотреть, – засмеялся Грей. – С одной, просто прекрасная, а с другой – отвратительная.

Джусу стало так любопытно, что он даже забыл о своих руках.

– А ты мне расскажи, – попросил он, чуть подавшись вперёд.

– Когда-нибудь, – ухмыльнулся неожиданный друг. – Обязательно расскажу. Я ещё кое-что принёс.

Откуда-то из-за пояса широких, белеющих в полумраке штанов, он достал небольшую баночку.

– Это мазь, – пояснил на недоумённый взгляд Джуса. – Я знаю, что нельзя, но, если совсем немножко… Просто снять сильную боль. Осталось от бабушки, она лекарницей была.

– Была?

– Перекинулась недавно с тенью. После неё осталось. И кое-чему ещё меня научила.

Джус с раннего детства помнил лекарницу с дальнего края деревни, но не знал, что она ушла в иномир. И что у неё был внук, тоже не знал. Вся эта информация с трудом связывалась воедино в ставшей вдруг тупой голове.

Он с трудом слышал Грея, который, уже намазывая его руки приятной прохладной мазью, что тихо приговаривал.

– Ты что… О чём…

– Это бабушкина присказка, – рассмеялся Грей. – Чтобы мазь лучше подействовала.

И в самом деле, мазь словно растворяла верхний слой боли, высасывала жгущий яд.

– А мать… У тебя есть?

– Её закрепили, – сказал Грей. – Какой-то наследнице высоких домов понадобилась круглосуточная охрана, а она до одури боялась мужчин. Не могла раздеваться даже перед барами. Ну, такая особенность, что поделаешь…