Евгения Райнеш - Прозрение Эль

Он приподнял кусок почерневшего бруска, одним концом увязнувшего в земле, и под ним увидел много ржавых пятнышек.

– Я тоже…

Это раздалось за его спиной очень тихо, но Джус вздрогнул. Он обернулся и увидел весёлые глаза с оранжевыми крапинками вокруг зрачка. Тот самый мальчик, почти незнакомый, присел рядом и сейчас смотрел прямо на него. Радостно и открыто. Он совсем не осуждал Джуса, а как-то даже наоборот: показывал свою симпатию.

– Я тоже иногда делаю ЭТО…

Джус смутился. Мальчик явно имел в виду недавний инцидент. Когда они все заметили, что он ЛЮБИТ СЕБЯ. Джус отвернулся и засопел, осторожно подгоняя веточкой неподвижных пуль к горлу торбы.

– Меня зовут Грей.

Рядом с веточкой Джуса появилась ещё одна. Она какое-то время робко елозила в стороне, не приближаясь к «джусовым» пулям, но радиус её захвата становился всё ощутимей. Прямо на глазах она погребала всё больше жуков к торбе Грея. Джус пару раз отпихнул чужую веточку, и она, вроде, на какой-то момент отступила, но тут же возобновила свою диверсию.

Джус, решив раз и навсегда положить конец пиханиям палочек, с нажимом провёл полосу по влажной от гниющего дерева земле, честно разделив территорию.

Но, кажется, ветке противника не было знакомо понятие «честно». Она на несколько мучительных мгновений застыла в раздумьях, в какую ей сторону двигаться дальше, но затем бодро зашла на половину Джуса и с явными намерениями приблизилась к одному из спящих жуков. Джус подождал, пока чужая ветка не потеряет бдительности, и пошёл в атаку. Застигнутая врасплох диверсантка пропустила удар, от которого почти треснула посередине. Но устояла и, спустя мгновение, ринулась в ответный бросок. Веточки, забыв о цели своего пребывания под гниющей корягой – сбора жуков-пуль, самозабвенно стучали друг о друга, пытаясь сломать хребет противника.

Честность победила. Веточка Джуса всё же нанесла коронный удар, довершив начатое. Диверсантка разломилась пополам, свалившись тонкой верхушкой на продолжающих сладко спать жуков.

– Меня зовут Джус, – сказал победитель теперь с заслуженной гордостью.

– Я знаю, – улыбнулся Грей. – Наставник говорил о тебе.

Этот мальчик и в самом деле – очень симпатичный.

– И чего он… – пробурчал Джус.

– Случайно получилось, – пожал плечами Грей. И тут же с азартом продолжил:

– А давай, кто больше? На «раз-два-три»? А потом посчитаем.

– Только теперь – честно, – с подозрением согласился Джус.

Две новые веточки, тщательно проверенные на одинаковость, устремились в самую кучу спящих пуль.

Это было последнее приятное событие перед тем, как всё вокруг и внутри Джуса, превратилось в жуткую боль.

Верт разжёг костёр, в который накидал сушёных загодя трав. Попав в огонь, эти травы трещали, искрились, и дым становился едким и вонючим. Наставник окуривал спящих пуль этим вонючим дымом, от которого слезились глаза, а затем приказал мальчикам встать в круг и дал каждому по паре плотных перчаток.

– Вы избранные, чтобы стать свободными, – сказал наставник. – Мы снимем с вас проклятое закрепление, и никто не сможет сделать вас рабами. А затем вы познаете чистую любовь, не имеющую ничего общего с той постыдной страстью, что каждый совершеннолетний бар испытывает к любому, кто насильно привязал его к себе.

Он уже говорил им это не раз, но сейчас повторил снова, усиливая торжественность момента. Слова застывали маленькими льдинками на лёгком утреннем морозце и кололись.

– Тот, кто знает свободу, познает и чистую любовь. А чистая любовь даст вам возвыситься…

Возвышался дым, всё гуще уходя в низкое хмурое небо. Джусу не то, чтобы очень хотелось познавать свободу и возвышаться, но мама строго настрого приказала слушаться Верна. Он, наверное, и оказался в числе «избранных», потому что его мама была странная, хотя и тщательно скрывала это от остальных. До определённого момента, когда по Барвиллю словно прошёл лёгкий ветерок с какой-то неведомой, пятой стороны света, и вдруг все заговорили, что закрепления договором можно избежать.

Говорили тихо и только с глазу на глаз о том, что испокон веков установленный для баров порядок вещей скоро нарушится. И что можно будет не любить, страдая, владельца, который по прихоти привяжет тебя к себе «закреплением», ввергая в добровольное заключение, похуже, чем в императорских казематах. И тогда мама перестала стыдиться своей тоски из-за чрезмерной привязанности к двум старшим братьям Джуса, которыми могла бы гордиться: у них привязка прошла сразу и без неожиданностей, ещё совсем щенками один за другим они покинули Барвилль и растворились со своими владельцами в бескрайних просторах Таифа. Даже не успели оставить приплода, настолько маленькими ещё были. Так и остались: без имён и прошлого. Навряд ли братья помнят Джуса и маму, которая, вопреки здравому смыслу, всё никак не могла выбросить из головы сыновей, благополучно покинувших дом.