Александра Чумакова - Точка возврата

Воспоминания были прерваны стуком в окно. В голове испуганной Ларисы пронеслось;

— Кто же это может стучать в окно шестого этажа?

Это был белый голубь. Он уютно устроился на карнизе и стучал клювом в стекло, будто хотел сообщить какую — то новость. В тот миг Ларисой овладели ощущение приближающихся перемен и волнение. Ей почудилось, что мама или сестра обернулись птицей мира и хотят ей сказать что — то важное.

— Лариса Владимировна, принимайте новенького — с отвращением произнесла медсестра реанимационного отделения, вбегая в ординаторскую с зажатым носом. — Черепно-мозговая. Документов нет, допьются до чертиков, прыгнут под машину, а нам их возвращай к жизни. И зачем только она таким? Ведь, наверняка, выживет и примется за старое.

Ивашова поспешила к поступившему в отделение интенсивной терапии:

— Таня, это не первый и не последний бомж в нашей практике, такая у нас работа — спасать всякого, кому еще можно помочь.

Едва взглянув на пострадавшего, Лариса Владимировна побледнела.

— Что с вами? Вам плохо? — медсестра не на шутку испугалась. Такой свою всегда сдержанную начальницу ей еще не доводилось видеть.

— Таня, это же наш Митя. Дмитрий Ларионов, мой племянник, которого я ищу уже почти год… Боже правый, что же с ним случилось? Нет — нет, все разговоры потом, а сейчас его надо спасать. Срочно сделать МРТ!

В то же миг человек со стертыми чертами лица и зловонным запахом стал очень важным пациентом, для спасения которого делали все возможное.

Коридор закончился, и мы с Мафусаилом оказались в парке с красивыми статуями античных богов и богинь. Лучи ласкового солнца пробивались сквозь тенистую листву деревьев. Прохладный ветерок свободно разгуливал по парку, разнося всюду запах цветов.

На встречу нам шел высокий господин, лет тридцати пяти, одетый по меньшей мере странно, будто пришелец из далекого прошлого. На нем был двубортный коричневый кафтан с золотыми пуговицами, из — под кафтана виднелась белая рубашка, на шее узлом был повязан светлый платок. Я поразился его несовременным стилем одежды, а еще тем, что в руках у него была розга, но меня не покидало ощущение, что мы встречались ранее.

— Мафусаил, этот человек — актер, и мы присутствуем при съемках исторической картины.

— О, нет, это — не съемка, это — реальная жизнь.

Тем временем, господин прошел всего в шаге от нас и приблизился к одной из статуй, удивительно, но он не обратил на меня и Мафусаила внимания, как будто мы — пустое место.

— Куда нас занесло? — спросил я.

— Мы в имении графа Волкова, в Подмосковье.

— Граф? Мафусаил, а какой сейчас год?

— На дворе, Дима, 1778 год.

— Ничего себе! Зачем мы здесь? И почему твой граф нас не замечает?

— Цель нашего визита поймешь сам, ты верно заметил, мы абсолютно невидимы для окружающих и можем заходить куда угодно, наблюдать делать выводы..

Мафусаил не успел закончить свою мысль, потому что в следующую секунду произошло невероятное — статуя чихнула. Граф тут же схватил «богиню» за волосы и начал с жестокостью ее сечь. Из ее уст вырывался крик, но она не сопротивлялась. И вдруг я понял, что все статуи — живые люди, раздетые догола и выкрашенные белой краской. Ни один из них даже не шелохнулся, боясь наказания. Внезапная догадка меня поразила, на моем лице появился испуг. Мафусаил, внимательно следивший за моей реакцией, начал рассказ:

— Все эти люди — крепостные, которые принадлежат извращенному, жестокому человеку — Владимиру Васильевичу Волкову. Волков считает себя знатоком искусства и развлекает себя самыми дикими способами. Он держит в страхе сотни крестьян. В его собственности более шестисот душ, и никто не знает пощады, ни старый, ни малый.

— Он издевается над живыми людьми?

— Нещадно, мой мальчик!

— Что же служит поводом для наказаний?

— А ему не нужны особые поводы. Он получает от издевательств наслаждение. Давай заглянем в несколько изб?

Не дожидаясь ответа, Ангел перенес меня в крестьянский дом. В избе, в которой мы очутились пространство от порога и почти до самой середины комнаты занимала глиняная русская печь с чугунным шестком. Возле печи находился шкафчик с посудой, вдоль всех стен были устроены лавки. Вот и все убранство. Единственным украшением комнаты я бы назвал белоснежные занавески на окнах, искусно расшитые цветами. «Бедненько, но чисто» — так сказала бы моя бабушка. На одной из лавок, не замечая нас, тихо стонал мужчина. Я хотел было спросить, чем могу ему помочь, но вспомнил, что это невозможно.