Живиль Богун - Время доблестных

– Дети всегда робеют в присутствии взрослых, особенно незнакомых, – сказала Эмилия, чтобы как-то сгладить остроту момента. – Быть может, им лучше всем вместе пойти в детскую?

Её невинное предложение оказалось большой ошибкой. Дочка Кауницев с криком: «Не трогать мои игрушки!» выбежала из гостиной, всполошенная няня на всех парах помчалась следом. Малышка Эль уткнулась лицом Эмилии в грудь, Вик беспокойно заёрзал в широком кресле, а Ева, которая сидела на краешке стула, старательно держа спинку прямо, как подобает барышне (бабушкина школа!), от изумления чуть не упала со стула. Только темноволосый мальчик с серьёзным не по годам лицом даже не пошевелился, лишь исподлобья глянул на юных Эрхартов; Эмилии показалось, или взгляд его действительно выражал сожаление?

– Извините, мои отпрыски иногда ведут себя просто несносно, – проговорил Рауль, озадаченно пожав плечами.

– Воспитанию нужно уделять время, причём немалое, а у нас, артистов, его вечно не хватает! – вновь изящно развела руками Симона. – Рауль говорил, что вы, Эмилия, бросили науку и посвятили себя исключительно семье, верно? Ох, если бы я так могла… А вы, господин Эрхарт, чем занимаетесь? Извините, запамятовала.

– Так, пописываю немного, – скромно ответил господин Эрхарт.

– Ах да, вы вроде психолог! Занятная профессия. Как говорится, бесплатная возможность порыться в чужих шкафах со скелетами! – Симона коротко рассмеялась, но, спохватившись, добавила извиняющимся тоном: – Надеюсь, я вас не обидела своей шуткой?

– Нет, что вы! Я действительно неплохо разбираюсь в старых шкафах! – ответил Теренс, незаметно подмигнув недоумевающему Вику.

– Значит, вы понимаете, – словно не расслышав гостя, горестно продолжала хозяйка, – что Тобиас и Арселия, помимо всего прочего, унаследовали от своих родовитых предков весьма тонкую нервную организацию…

Тут Эмилию окончательно охватило необъяснимое чувство вины. Ощущение собственной неуместности в этом доме резким диссонансом фонило всю оставшуюся часть вечера, несмотря на весёлую болтовню Рауля и ободряющие улыбки его жены. В итоге Эрхарты слиняли оттуда так быстро, как только позволяли правила политеса.

Так что дальше коротких встреч после концертов дело не пошло. Не срослось, как говорится. Симона держалась с Эрхартами вполне корректно, но не более того. Эмилия сначала переживала, всё искала причину в каких-то своих ошибках. Но как ни старалась, не сумела заслужить доверие жены Рауля. Ей отчаянно не хотелось верить в то, что причиной могла быть нелепая, бессмысленная ревность – чувство, самой Эмилии неведомое. Так что ей пришлось целиком положиться на мнение мужа. Нарушать мир в семье друга ради собственного желания общаться с ним, конечно же, было недопустимо…

И вдруг Рауль сам заявился в Эрхарт-холл! Эмилия безмерно обрадовалась бы этому визиту – если бы не понимала, что только крайняя необходимость могла стать его причиной. Нечто, связанное с опасностью, большой опасностью!

Нежданный гость вежливо улыбался, говорил комплименты, но не смог обмануть хозяев: они видели, что он напряжён до предела. Мало того, напуган! Рауль Кауниц, который в памяти Эмилии всегда оставался примером «рыцаря без страха и упрёка», сейчас едва сдерживал отчаяние и тревогу.

Когда Теренс после обеда увёл его в свой кабинет, чтобы наконец дать ему возможность объясниться, Эмилия с трудом поборола желание немедленно последовать за ними. Обязанности хозяйки никто не отменял: она должна была позаботиться об остальных гостях. Только убедившись, что никто из них пока не нуждается в её участии, она смогла присоединиться к мужчинам.

Теперь Эмилия взволнованно переводила взгляд с мужа на гостя и обратно. Теренс казался спокойным, но она чувствовала, что он встревожен. А в этом мире было не так уж много вещей, которые могли вывести Теренса Эрхарта из душевного равновесия! Он расхаживал по комнате в раздумьях, собранный и мощный, словно сгусток энергии.

А вот Рауль, наоборот, определённо сдулся, будто бы истратил последние силы на то, чтобы прилично вести себя за обедом, не создавая присутствующим дискомфорта своим настоящим состоянием. Теперь он сидел в кресле у кофейного столика, понурив голову и обхватив плечи руками, будто озябший – Эмилия даже подумала, что к вечеру нужно будет разжечь огонь в камине, в горах по ночам и летом прохладно… И он был совсем не похож на человека, которому журналисты и блогеры когда-то прилепили прозвище Аполлон – как за музыкальный талант, так и за внешность. Выразительные глаза потухли, тонкое лицо осунулось, а в чёрных кудрях заметно прибавилось седины. Одежда висела на нём мешком и вообще была нетипичной для эталона мужской красоты и элегантности.