Брайан Стейвли - Клинки императора

– Ну давай же, сволочь, – бормотал Каден, изучая очередной след. – Неужели тебе хочется здесь ночевать? Мне точно не хочется.

Горный ландшафт представлял собой сплошной лабиринт ущелий и каньонов, узких промоин и заваленных щебнем уступов. Каден уже пересек три нажравшихся снежной каши ручья, которые пенились в теснинах каменных стен, и его балахон отсырел от брызг. Когда солнце сядет, ткань задубеет от холода. Как козе удалось перебраться через стремительные потоки, он мог только гадать.

– Сколько можно по твоей милости таскаться среди этих скал?..

Слова замерли на губах: он наконец нашел свою пропажу. Коза была шагах в тридцати, зажатая в расщелине так, что виднелась только задняя ее часть.

Хотя он не мог ее как следует рассмотреть – по всей видимости, она застряла между большим валуном и стеной ущелья, – в глаза бросалось, что с ней что-то не так. Животное стояло неподвижно, слишком неподвижно; задние ляжки вывернуты под неестественным углом, ноги торчат прямо, как палки.

– Ты это брось, – неуверенно сказал Каден.

Он подошел ближе, горячо надеясь, что козу не угораздило покалечиться слишком сильно. Монахи хин были небогаты, козьи стада служили им источником молока и мяса. Если Каден вернется с раненым животным или еще хуже – с мертвым, его ждет суровое наказание от умиала.

– Ты это брось, старина, – повторил Каден, осторожно взбираясь по расщелине.

Судя по всему, коза застряла, но, если все же могла бегать, ему вовсе не хотелось снова гоняться за ней по всем Костистым горам.

– Внизу пастбища получше. Сейчас вместе спустимся…

Вечерние тени скрывали кровь, пока Каден едва не наступил в нее. Она разлилась широкой, темной неподвижной лужей. Животное было растерзано: на бедре зияла глубокая рана, идущая дальше к животу, через мышцы вглубь к внутренностям. На глазах у Кадена из раны вытекли последние бурые капли. Превращая мягкий пух на подбрюшье в липкую волокнистую массу, они стекали вниз по одеревенелым ногам, словно моча.

– Шаэль побери! – выругался он, огибая застрявший в ущелье валун.

В том, что скалистый лев задрал козу, не было ничего необычного, однако теперь придется тащить тушу обратно в монастырь на своих плечах.

– Нужно было тебе убегать! Не могла ты…

Он не договорил, почувствовав, как выпрямилась и напряглась спина: ему наконец удалось как следует рассмотреть животное. По коже ослепительной холодной вспышкой полоснул страх. Каден перевел дыхание, затем усилием воли успокоился. Хинское обучение мало на что годилось, но усмирять свои эмоции он за восемь лет научился. Страх, зависть, гнев, удовлетворение – он по-прежнему их ощущал, но поверхностно, а не нутром, как прежде. Сейчас, однако, даже глядя из крепости собственного спокойствия, он не мог отвести глаза от туши.

Тварь, выпотрошившая козу – Каден тщетно пытался представить, что это могло быть, – на этом не остановилась. Голова животного была сорвана с плеч, крепкие сухожилия и мышцы разодраны несколькими резкими сильными ударами, так что у туши остался торчать обрубок шеи. Скалистый лев мог задрать отбившегося от стада слабака, но не так. Эти раны были слишком жестоки, даже излишни; в них не читалась будничная расчетливость убийств, которые Кадену доводилось видеть в горах. Несчастную козу не просто задрали – ее разорвали на части.

Каден огляделся в поисках недостающей части туши. Камни и ветки, смытые первыми весенними паводками, забили узкую горловину расщелины, образовав заплетенный травами и подбитый илом матрас, из которого торчали выбеленные солнцем цепкие деревянные скелетики-пальцы. В расщелине скопилось столько мусора, что голову удалось найти не сразу – она валялась на боку в нескольких шагах от козы. Почти вся шерсть была содрана, а череп расколот. Мозга не было, его вычерпали, словно ложкой из миски.

Первой мыслью Кадена было бежать. Кровь еще капала со слипшегося козьего меха – в угасающем свете дня она казалась скорее черной, чем красной, – а значит, убийца мог прятаться где-нибудь в скалах, карауля свою добычу. Никто из местных хищников не стал бы нападать на Кадена – тот был довольно высок для своих семнадцати лет, хорошо сложен и силен, поскольку полжизни провел в тяжком труде. С другой стороны, никто из местных хищников не стал бы отрывать козью голову и выедать из нее мозг.

Каден повернулся к устью ущелья. Солнце уже скрылось за степью, оставив лишь ожог в небе над горизонтом. Ночь заполняла ущелье, словно масло, струйкой льющееся в кувшин. Даже если пуститься в путь немедля и всю дорогу бежать что есть силы, последние несколько миль до монастыря придется покрыть в полной темноте. Каден думал, что давно перерос страх ночи в горах, но ему совсем не нравилась перспектива идти, спотыкаясь на каменистой тропе, под взглядом затаившегося во тьме неизвестного хищника.