Алексей Мошков - Добравшись до горы

Клауди встретила его со сдержанной улыбкой, хотя недавно утверждала, что в округе не растет ни кустика. Юноша и не стал попрекать ее этим. Он занялся костром. Наломал мелких веток, привычно сложил шалашиком, сунул под него сухой мох, высек из огнива искру. Когда занялось пламя, добавил несколько веток покрупнее. Огонь затрещал, взвился оранжевым лепестком, мгновенно сгустив ночь вокруг кострища. Клаус дождался, когда он окрепнет, и подложил ветки посырее. Костерок сразу пригас, выбросив в небо сгусток белого дыма. Конечно, ему хотелось сухого дерева, и много, но коварный человек кормил огонь сырой пищей, чтобы костер мог продержаться на этой невкусной жратве как можно дольше. Девушка тоже не осталась без дела. Она вскрыла свой мешок, вынула из него простую холщовую скатерть и расстелила ее на плоском, как стол, валуне.

Дровосек искоса посмотрел на эти приготовления, но ничего не сказал. Его съестные припасы кончились еще днем, а на чужие он не зарился. Уж одну-то ночь он вполне мог провести на голодный желудок, а завтра в долине что-нибудь да отыщет. Клаус поднялся с корточек, шагнул к обрыву, делая вид, что ему приспичило полюбоваться звездным небом. А полюбоваться было чем. Казалось, над темным бархатом неба поработали лучшие мастерицы-золотошвейки. Не жалея ни мелкого речного жемчуга, ни бисера, ни гаруса, расшивали они полотно ночи причудливыми узорами созвездий. Юный ученик мудреца и звездочета Бернара неплохо разбирался в их небесных начертаниях и легко мог указать на Ковш Молочницы и на Матушку Гусыню, на Большого Волколака и на Волколака Малого, на Виночерпия и на Косы Златовласки и на множество других созвездий. Они свободно сияли над спящим миром, ободряюще подмигивая самонадеянному юнцу, который так далеко забрел от родного дома.

Когда созерцателю звезд все-таки стало зябко и неуютно, он поспешил вернуться к костру.

– Ну и где ты шляешься? – накинулась на него Клауди. – Тебе что, особое приглашение нужно? Пожалуйте к столу, господин городской дровосек.

Клаус выбрал рядом с импровизированным столом валун поменьше и уселся. Даже в неверных отсветах костра было видно, что сервировка роскошна. Конечно, посуда была простая, оловянная, но выложенная на ней снедь оказалась выше всяких похвал. Были здесь и пироги с различной начинкой, и окорок, и колбасы, и копченая рыба, и зелень, и сыр. А посреди этого изобилия высился металлический кувшинчик с плотно притертой пробкой. Самое удивительное, что все это казалось безукоризненно свежим, словно хозяйка сих яств только что купила их в обжорной лавке. Похоже, не обошлось без колдовства. Впрочем, дровосек не стал ломать над этим голову. В брюхе у него самым простецким образом заурчало, и он накинулся на угощение.

– Нравится? – спросила Клауди, с усмешкой наблюдая, как спутник уплетает за обе щеки.

– Угум, – промычал Клаус, не в состоянии сейчас выразить свои восторги яснее.

– Ну, лопай, господин дровосек, – снисходительно проговорила девушка, выдергивая из кувшина пробку и наполняя два оловянных кубка.

Дровосек сразу уловил аромат тонкого вина и с трудом проглотил то, чем успел уже набить рот. Схватив свой кубок, он хотел было отхлебнуть из него, но опомнился и произнес:

– Ваше здоровье, охотница Клауди!

– Благодарю, дровосек Клаус! – откликнулась та.

Они выпили, и юному дровосеку стало совсем хорошо. Он словно ужинал в компании прелестной и скромной девушки на уютной кухне старого дома, у горящего очага, красноватые отблески тлеющих в нем углей золотили оловянные кубки. Иллюзия была настолько сильной, что, почувствовав себя сытым, Клаус с удовольствием откинулся на спинку несуществующего стула и свалился с… жесткого валуна. Падение его не осталось незамеченным. Уже знакомый смех прозвучал в ночи, вернув неудачника к реальности. Вместо стен его окружали дикие скалы, вместо очага тлел догорающий костер, а за столом, который на самом деле был уродливым замшелым валуном, сидела не хозяйственная и скромная простолюдинка, а вспыльчивая и насмешливая охотница из знатных господ, которая считала, что ей можно хохотать над городским дровосеком, а ему над ней – нет. Клаус поднялся, низко, разведя руки в стороны, поклонился, как это обычно делают уличные жонглеры, и вернулся к костру. Несколько веток, подброшенных в огонь, вспыхнули, окончательно рассеяв очарование ночи, которого на самом деле и не было.