Василий Московский - Пепел и Кровь

– Ой, да ладно тебе, скажешь тоже! – отмахнулся Дагоберт.

Но Алвин понял по лицам товарищей – Осберт выразил общее настроение отряда. Всем было не по себе. Да и, чего греха таить, Алвину тоже. И это злило.

Алвина жутко бесило, что какие-то твари смеют вставать на его пути. На пути его славы и мести. Он был бастардом одного из норманнских графов, которому приглянулась красивая дочка обедневшего эрлина из древнего хельмлингского рода. Отца Алвин не знал – норманн оставил надоевшую женщину как только узнал, что она беременна, – и его воспитывали мать и дед. Мать умерла рано. А дед ещё успел кое-чему научить внука, прежде чем тоже сошёл в могилу. Внуку же, кроме умения драться и никогда не сдаваться, он оставил лишь доброе имя, фамильный меч, старые доспехи да боевого коня. Спустя пол года, после того, как умер дед, к Алвину заявился один из графских сынков, и надменно ухмыляясь, стал вещать что-то о старом фамильном долге, который до сих пор не был выплачен. Стиснув зубы от бессильной ярости, оглядывая лес сверкающих копий за спиной высокородного выродка, Алвин понял, что сила на стороне графского отродья, и поэтому, позволил вышвырнуть себя из родного дома, отнятого у него в качестве уплаты долга. С собой он прихватил только дедовы меч, щит и доспехи, да старого коня. И, лютую, жгучую, неугасимую ненависть к знатным подонкам, которым ничего не нужно было делать для того, чтобы устроить свою жизнь – папеньки, да их происхождение служили той самой грамотой, которая обеспечивала им почёт и богатство, и открывала любые двери. А самим им можно было не отрывать задницы от уютного кресла у камина, обрастать жирком да потрахивать смазливых служанок. Алвину же пришлось пробиваться с самых низов. Первые деньги он заработал на турнире в Скарфорде, победив Харальда Железнорукого, того самого, кого боялись как самого Проклятого и называли Шагающей Горой. Потому что одним ударом своего страшного меча он перерубал надвое всадника вместе с конём. Конечно, слухи, как и всегда оказались преувеличены, но Алвин никогда не забудет тот день. В тот день он смотрел в глаза собственной смерти. И в тот день он родился второй раз, когда истекая кровью, едва держась на ногах и жадно глотая воздух, опершись на зазубренный меч, он стоял над убитым Железноруким, как юный царь из Священного Писания над поверженным великаном из вражеского войска. В тот день умер мечтательный мальчишка, любящий мать и восхищающийся дедом. И родился мужчина, безжалостный, хитрый, знающий, чего хочет. Потом, были другие турниры, а потом началась жизнь наёмника, и постепенный сбор отряда Чёрных Оборванцев.

Эльфина согнали с родной земли за какие-то долги, а может, просто потому, что одному из своевольных высокородных норманнов понравилась молодая и очень красивая Эльфинова жена, а тот посмел её защищать, ибо ей совершенно не хотелось стать очередной игрушкой любвеобильного лорда, домогательства которого становились всё более откровенными и грубыми. В итоге Эльфин лишился и жены, и доброго имени, и дома. И всё потому, что он был всего лишь зажиточным крестьянином, хельмлингом. Холопом у новых господ, принесшим варварам свет цивилизации. Поход же и награды, которые могли ему достаться, обещали силу и месть.

Дагоберту же просто надо было кормить маленького сына, да и красотку дочку хорошо выдать замуж. И он очень хотел, чтобы его дети жили как люди, а не гнули спины перед надменными лордами, кичащимися деяниями предков, силой, происхождением и богатствами.

Осберт… Святоша Осберт. Он всегда был угрюмым молчуном. Но лучшего товарища и друга стоило поискать. Жутко нервировало и раздражало его постоянное брюзжание да поучения, сдобренные цитатами из Писания. А когда тот молчал, то чуть ли не робость внушал. Нахохленный, угрюмый, словно старый ворон. Словно знает что-то такое, что неведомо другим, и знание это не из приятных и лёгких. Говорят, он был рыцарем Храмовником, но за какой-то серьёзный проступок, его изгнали из Ордена. После этого куда только его не кидало! Ему довелось послужить наёмником у басилевсов Элларгира, а потом, даже, побывать при дворе халифа Харуна ар-Рашида. И, те, кто знал Осберта дольше, говорят, таким угрюмым и молчаливым он был не всегда. Что с ним произошло, и когда? Сам он не особенно любил вдаваться в подробности своей жизни. Только в моменты, когда на него находила охота пооткровенничать – а даже это напоминало приступ щедрости у старого скупердяя, когда тот с болью и кровью отрывает от сердца завалявшийся медяк, – что на его совести ужасный и очень тяжёлый грех. И теперь он хочет отмолить его. В битвах с бледными демонами, он видел возможность сполна искупить свою вину. И этой возможности он отдавался со всем рвением, на которое способен.