Рейчел Хартман - Серафина [litres]

– Я не ожидал, что ты придешь на процессию. Я не хотел, чтобы ты узнала об этом сейчас – или когда-либо. Мы с твоим отцом пришли к соглашению по этому поводу, – сказал он. – Но я не мог позволить толпе задавить тебя. Я даже не знаю почему.

Только это объяснение я и услышала, потому что на меня снова нахлынуло видение.

Это не было еще одно воспоминание моей матери. Я оставалась собой, хоть и бестелесной, смотрела вниз на оживленный портовый город, укрывшийся между прибрежными горами. Я не просто его видела: я чувствовала запахи рыбного рынка и рынка специй, ощущала соленое дыхание океана на своем бестелесном лице. Я парила в идеально голубом небе, словно жаворонок, кружила над куполами и шпилями, летала над оживленными доками. Меня привлек богатый храмовый сад, полный смеющихся фонтанов и цветущих лимонных деревьев. Там было что-то, что мне нужно было увидеть.

Нет, кто-то. Маленький мальчик, возможно, лет шести, свисающий вниз головой, словно фрукт, с тонкого фигового дерева. Его кожа была коричневой, словно вспаханное поле, а волосы похожими на пушистое темное облако, глаза – живыми и яркими. Он ел апельсин, дольку за долькой, и выглядел абсолютно довольным собой. У него был умный взгляд, но он смотрел прямо сквозь меня, словно я была невидимой.

Я вернулась в себя, чтобы восстановить дыхание, прежде чем друг за другом на меня нахлынули другие видения. Я видела мускулистого горца из Самсама, играющего на волынке на крыше церкви, а потом беспокойную старую женщину в толстых очках, ругающую повара за то, что тот положил слишком много кориандра в жаркое. Каждое новое видение усиливало мою головную боль, мой выжатый желудок больше ничего не мог отдать.

Неделю я не вставала с постели. Видений было очень много, и они сменялись так быстро, что если я пыталась встать, то падала под их весом. Я видела гротескных и деформированных людей: мужчин с усами, как у рыб, и когтями, женщин с рудиментарными крыльями и огромных, похожих на слизней существ, баламутивших грязь в болоте. Я кричала до хрипоты при виде их, размахивая руками и ногами на своей пропитанной потом кровати, пугая мачеху.

Моя левая рука и грудь чесались, горели и покрылись странными сухими кусочками. Я свирепо сдирала их и этим делала только хуже.

У меня была лихорадка, я не могла удерживать в себе еду. Орма оставался рядом со мной все это время, и я страдала от иллюзии, что под его кожей – под кожей всех – находилось пустое ничто, чернильная темная пустота. Он закатал рукав, чтобы осмотреть мою руку, и я закричала, уверенная, что он начнет сдирать с меня кожу и увидит пустоту под ней.

К концу недели жуткая сыпь на коже затвердела и начала сходить, открывая взору линию бледной круглой чешуи, мягкой, как у малыша змеи. Она бежала от внутренней части запястья до внешней части локтя. Полоса пошире опоясывала мою талию, словно кушак. При виде чешуи я плакала, пока мне не стало плохо. Орма очень тихо сидел у моей кровати, обдумывая непостижимые мысли драконов. Его глаза не мигали.

– Что мне с тобой делать, Серафина? – спросил мой отец. Он сидел за столом, нервно пролистывая документы. Я расположилась напротив него на стуле без спинки. В этот день, когда мне стало лучше, я смогла покинуть комнату. Орма занимал стул, вырезанный из дуба, перед окном, и серый утренний свет подсвечивал его непричесанные волосы. Эн-Мари принесла нам чай и сбежала, но только я взяла чашку. Чай в ней остыл.

– Что ты вообще собирался со мной делать? – спросила я с горечью, потирая край чашки большим пальцем.

Папа пожал узкими плечами, а взгляд его серых глаз с морским оттенком был где-то далеко.

– Я надеялся выдать тебя замуж, пока эти жуткие проявления не появились на твоих руках и твоей… – Он жестом показал на мое тело, сверху вниз.

Я постаралась сжаться. Я испытывала отвращение до самой глубины души – если она у меня вообще была. Моя мама была драконом. Теперь я уже ни в чем не уверена.

– Я понимаю, почему ты не хотел, чтобы я знала, – пробормотала я в свою чашку голосом, дрожащим от стыда. – До этого… этого происшествия я не чувствовала необходимости в тайне, я могла поделиться своей ношей с кем-то из служанок или… – У меня никогда не было друзей. – Поверь, теперь я вижу необходимость.

– О, видишь, не так ли? – произнес папа, строго глядя на меня. – Твое знание о договоре и законе не заставило тебя молчать, а уродство объяснило тебе все?