Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

Она удивляется своей растущей беременности. В борделе беременность была не чем иным, как ужасным недугом – страданием для тех, кто был вынужден прервать ее, и горем для тех, кто вынашивал ребенка до срока, так как его неизменно забирали. То немногое, что ей известно об этой стороне жизни, она узнала от своей матери, когда та носила близнецов. Но там, где императрица постоянно фыркала и жаловалась, распухшее чрево Мимары казалось не более чем хлипкой сумкой, настолько легко ей было его носить.

– Опять квирри, – осознает девушка. Она избегает думать о том, что пепел нелюдей может сделать с ее ребенком.

Она плачет в ту ночь, когда чувствует первый удар – так сильно ее облегчение. Старый волшебник отказывается положить ладонь ей на живот, и она впадает в ярость, в безумие, не похожее ни на одно из тех, что она пережила. Она кричит и бросает в него камни, пока, наконец, не принимает это. И конечно же, малыш после этого перестает шевелиться.

Они случайно натыкаются на стадо оленей, и Акхеймион валит четверых из них, прежде чем остальные успевают скрыться в лесной темноте. Они с Мимарой пируют. Затем, готовясь к возможному походу в горы, девушка сдирает шкуры с животных с помощью заколдованного ножа, который нашла в сокровищнице. «Бурундук», – называет она его. Эта работа ужасает ее в первую очередь своей легкостью, а не кровожадностью. Она думала, что ей нужно будет заточить лезвие, так как его край кажется закругленным, но волшебник заявляет, что его можно использовать без всякой заточки.

– Михтрульские ножи обладают потусторонними лезвиями, – говорит он ей. – И режут они только по твоему желанию.

Он оказывается прав насчет ножа, но легкость, с которой она чистит оленей, словно гнилые груши, все равно вызывает у нее беспокойство.

Закутанные в оленьи меха, они прокладывают себе путь к подножию гор. Им ничего не известно о выделке шкур, так что их новая одежда гниет, хотя и продолжает согревать их. После двух дней блужданий волшебник, осторожно сворачивающий и разворачивающий пергамент и всматривающийся то туда, то сюда – и в том числе, с тревогой, назад, – наконец, приходит в возбуждение.

– Да! Да! – начинает он бормотать, после чего поднимает два пальца к югу и цепляется за Мимару, пока она не замечает в той стороне две вершины. – Там! – говорит он. – Тот могучий снежный склон, который поднимается между ними…

Ледник. Первый ледник, который она видит в своей жизни.

– Это ворота Ишуаля, – говорит ее спутник.

Звуки рогов возвращаются в тот же вечер – целый хор, доносящийся из разных точек леса внизу.

– Стая… – ахает Мимара, вспоминая безумие Великих Косм.

Они продолжают бежать в темноте, полагаясь на то, что квирри поможет им двигаться как можно быстрее. Они следуют за высокими хребтами, бегут неровной рысью. Звезды поражают ее своим рассеянным блеском. Волшебник пытается показать ей созвездие древней славы – Цеп, как он его называет, – но она не может различить его среди других звезд.

– Только во сне я видел его так высоко в небе, – говорит он. – Только будучи Сесватхой.

Они скользят вниз по крутым склонам и спотыкаются в ущельях. Они карабкаются, пока их пальцы не начинают кровоточить. Наконец, они обнаруживают, что, шатаясь, идут по наклонной нижней части ледника, а сам ледник вздымается в громадную синеву под пылающим в небе Гвоздем Небес.

Они пересекают реку и следуют за ней до тех пор, пока она не распадается на веер белых стремительных потоков. Ледник поднимается еще выше. Рога шранков, когда они ревут, каждый раз звучат немного ближе.

Дыхание путников начинает клубиться паром перед ними.

Они приближаются к леднику как раз в тот момент, когда солнце поднимается над низким восточным горизонтом. Ледяные поля вспыхивают живыми, меняющимися узорами – синие покрывала с белым и золотым блеском. Несмотря на всю красоту, переход очень труден. Мимара быстро теряет счет своим падениям. Но в конце концов они добираются до самого ледника. Дважды они пересекают пропасти, внутренние стены которых в верхней части сверкают, как лезвия ножей, прежде чем погрузиться в черноту. Они огибают окаймленные синевой ямы, в которых грохочут скрытые потоки воды. Им достаточно только оглянуться через плечо, чтобы увидеть шранков – сотни и сотни, тысячи, – просачивающихся, словно какая-то чума, через ледяные поля. Путники карабкаются и карабкаются, бегут по полям, покрытым снежной пылью, пока их ноги не перестают гореть и теряют чувствительность, пока их сердца не начинают биться, как оловянные безделушки.