Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

– Говори громче, дурак! Что случилось?

– А-а-а, – промурлыкал ему Сарл. – Весь мир будет нашим злым маленьким персиком! Мы станем принцами! Принцами!

Старый волшебник схватил его за плечи.

– Г-где Мимара?.. Где моя дочь?

Безумец кивнул и уставился на него так же, как в ту вторую ночь в общей комнате «Задранной лапы», после того как разбил свою чашку. Знающий взгляд, внезапно осознал волшебник, полный интуиции сумасшедшего…

Эта судьба еще более сумасшедшая.

Акхеймион повернулся, повинуясь какому-то инстинкту, всмотрелся… мельком увидел что-то легкое, проходящее сквозь завесы дыма. И чуть ли не согнулся пополам от облегчения, когда она, обнаженная, вышла из занавешенного огнем мира.

Она подбежала к нему, схватила его за плечи, а он ухмыльнулся и застонал.

– Ты жива! – заплакал маг, как полный дурак.

– И ты тоже.

– Ты голая!

От ее укоризненного взгляда ему захотелось закричать от радости.

– И они мертвы, – сказала она. – Все они, – добавила она, взглянув на Сарла. – Пойдем… Надо бежать от этого огня.

Они двигались с быстротой убегающих грабителей. Мимара вытащила Бельчонка из тела Покваса, а затем остановилась возле Ксонгиса, чтобы забрать у него украденные хоры, одна из которых была свободна, а другая прикреплена к оперенному древку. Акхеймион собрал ее одежду и накинул ей на плечи истлевший плащ. А потом они вместе бежали, спотыкаясь, по дымящимся тропинкам.

Безумный сержант остался, баюкая седую голову капитана, раскачиваясь от смеха и поздравляя своих мертвых товарищей.

– Киампас! Э? Киампас!

Ночь поглощает землю. Только свет упрямых костров мерцает во дворах разрушенной библиотеки.

Сидя на выжженной земле, прижавшись друг к другу коленями, они берут мешочек Клирика и медленно выворачивают его наизнанку. Они смачивают слюной пальцы и проводят ими по остаткам квирри. Чернота собирается в тонкий полумесяц на подушечках их пальцев. Понимая друг друга без слов, они протягивают руки через скудное пространство между ними и кладут пальцы на языки друг друга.

Облегчение обрушивается на них, как покалывающая волна, оставляя за собой головокружение и тошноту.

Квирри. Благословенный квирри.

Они строят из обуглившегося дерева и кустарника помост: складывают их в кучу высотой до плеч. Они кладут на него труп короля-нелюдя, поджигают его и наблюдают, как пламя поднимается по стволам и веткам, пока прославленная фигура не поглощается стремительным огнем. Затем они забираются в залитые звездным светом развалины башни и спускаются в абсолютную черноту сокровищницы. Акхеймион творит заклинание небесного барьера, и дверь распахивается, открывая путь в подземные развалины и руины.

– Надо было использовать это раньше, – бормочет он, когда свет исчезает из его глаз и рта.

Мимара смотрит на него, съеживаясь от воспоминаний о Кил-Ауджасе.

– Я мог бы сохранить больше волос своей бороды! – объясняет он с печальной улыбкой.

Они трудятся при колдовском свете, терзаемые жаждой и голодом, которых не чувствуют. До глубокой ночи.

Они находят рубашку из заколдованной кольчуги, золотистую, легкую, как шелк, и твердую, как нимиль. Шеара, как называет ее волшебник, «кожа солнца» – это очень древний дар школы Михтрул. Мимара сбрасывает лохмотья и надевает кольчугу на свою обнаженную кожу. Стянутая вокруг талии, она падает ей на бедра, гудя от собственного тепла. Девушка прячет хоры в сапог, чтобы не убивать древнюю магию.

Потом они находят бронзовый нож с выгравированными на нем рунами, которые светятся, если смотреть на них под определенным углом. Мимара берет его себе как дополнение к бедному Бельчонку.

И наконец, они находят его – золотой футляр для карт из снов Акхеймиона.

– Он сломан, – бормочет маг с чем-то похожим на ужас.

Она наблюдает, как волшебник раздвигает трубку, а затем осторожно вытаскивает свернутый внутри пергаментный лист.

Они выходят из башни, похожие на призраков из-за припудривших их пыли и грязи. Уже рассвело. Стены темнеют и холодеют на фоне золотого неба на востоке. Хвосты дыма поднимаются из случайных куч пепла и древесного угля. Тишина звенит в бодрствующем хоре птичьего пения.

Помост с нелюдем сгорел дотла, превратившись в дымящуюся кучу. Все, что осталось от Нил’гиккаса, – это его нимильская кольчуга, которая лежит невредимой, если не считать черной копоти. Осторожными пальцами волшебник разворачивает ее, вытряхивая оставшийся внутри ее пепел. Мимара собирает этот пепел на острие своего нового ножа и, затаив дыхание, осторожно кладет в мешочек с рунами короля-нелюдя…