Екатерина Кинн - Стрела и пламя [сборник]

Где-то в ее глубине журчала вода и свирель вторила ее переливам. Экалавья открыл глаза и увидел рядом с собой бога пастухов с золотой дудочкой, в золотой высокой короне. Бог был на кого-то похож, но Экалавья не мог вспомнить, на кого. Что-то неуместное было в его облике, и взгляд Экалавьи долго блуждал по темной фигуре, складкам желтого шелка и сверкающим ожерельям, пока не зацепился за годху на его правой руке — вытертый ремень из буйволовой кожи, которым лучники обматывают предплечье для защиты от удара тетивы. Тогда он вспомнил.

После бегства из пылающего смоляного дворца Кунти и ее сыновья нашли приют в Экачакре, в доме брахмана. Однако в окрестностях Экачакры свирепствовал ракшас-людоед Бака…

— Мама, я все слышал. Я пойду и убью его.

— Иди, сынок. Благословение мое с тобой.

Бхима поклонился, коснувшись земли у ее ног.

— Я быстро, ты не беспокойся! И братьям не говори, ладно?

«Вот это дело», — думал Бхима, шагая по едва заметной тропинке. Раньше он сказал бы, что ее протоптали охотники, но сейчас видел, что ходил тут кто-то покрупнее человека. Видать, ракшас давно тут прижился — сел на перевале, у дороги, и принялся брать дань с окрестных деревень и проезжающих. А здешние тоже хороши — сидят, дрожат, и даже в город за помощью не послали.

Дойдя до места, Бхима огляделся. У покосившейся хижины, когда-то принадлежавшей святому отшельнику, стояли блюда со свежей едой. Был тут и белый рис с острой подливкой, и жареное мясо с лепешками, и золотистые, радующие сердце ладду горкой на большом блюде. «Если бы ракшас ел только это…» — подумал Бхима и сел перед блюдами.

В том, чтобы выдавать себя за брахмана, было определенное неудобство. Бхиме было стыдно просить подаяние и стыдно было есть свою долю — мать и братья отдавали ему половину, и хотя никто не оставался голодным, Бхиме иной раз кусок в горло не лез. А тут можно поесть без угрызений совести.

Рис был вкусный, мясо, завернутое в лепешки с зеленью и творогом — тоже, и Бхима уже собрался перейти к ладду, как явился ракшас.

Как Бхима и предполагал, ракшас оказался здоровенным — грудь бочкой, ручищи вдвое толще, чем у Бхимы, ножищи как столбы, хотя и коротковатые для такого тела, башка — как котел. Чресла прикрывал обрывок коровьей шкуры, который, судя по вони, не скоблили, не дубили и не мяли.

— Ты кто такой? — пророкотал нелюдской бас.

Бхима все-таки откусил половинку ладду. Прожевал и ответил:

— Не видишь, что ли? Я ем.

— Ух ты, — удивился ракшас. — Ест он. Я тоже есть буду. Тебя!

И захохотал.

Бхима отряхнул руки, с сожалением посмотрел на горку золотых шариков, и встал. Ракшас оскалился. Бхима улыбнулся пошире и показал ему жест, который бы очень огорчил маму и старшего брата, но насмешил бы младших. На ракшаса он подействовал куда лучше, чем смел надеяться Бхима — тот прыгнул вперед и протянул руки, чтобы схватить. Бхима пропустил его мимо себя и пнул под копчик. Дерево, об которое ударился ракшас, затряслось и застонало. Ракшас развернулся и бросился на Бхиму. В этот раз уклониться не вышло.

Ракшас был чудовищно силен, но умел только одно — душить и валить.

— Длиннее у тебя? — прошипел ракшас. — Да у тебя хуй как у зайца!

Бхима уперся ему в грудь правой, а с левой закатил оплеуху потяжелее.

— Померяемся?

Бхима и не предполагал, что ракшас примет предложение всерьез. Но тот и правда отскочил и задрал свою одежку. Лингам у него и вправду был нелюдских размеров и мощи.

— Коротковат, — сказал Бхима. — Да еще и немытый. Ты ж не ударами разишь, а вонью. Наповал.

Ракшас взвыл и бросился, чтобы схватить и задавить, но Бхима перехватил его руку и бросил его через бедро. Ракшас тут же вскочил и кинулся обратно. Он был нечувствителен к боли, туп и зол.

— Ну ладно, — пробормотал Бхима. — Сам напросился.

И ухватил его за немытый лингам.

Ракшас завыл, впился когтями Бхиме в спину, но Бхима дернул сильнее, чувствуя, как рвется кожа и жилы. Ракшас обмяк. Бхима стряхнул с ладони оторванное, тут же ухватил ракшаса за голову и что есть силы крутанул вбок. Шея хрустнула. Бхима для верности еще крутнул голову — и она неожиданно легко оторвалась от тела. Из разорванных жил хлынула фонтаном кровь. Бхима не успел отскочить, и его окатило от груди до ног. Он представил, как мать будет стирать эти тряпки и затосковал. Кровь плохо отстирывается, а ракшасья — тем более.

В деревне ничего не говорили насчет семьи ракшаса, но он, оказывается, жил не один. Заслышав шум драки, ракшасьи родичи прибежали всей толпой.