Генри Олди - Если герой приходит [СИ litres]

– Меланий?! Феодор?!

На лице папы читалось недоумение. Главк Эфирский припоминал имена даймонов, обитателей подземных бездн. Кто из них сопровождает воскресшего отца?

– Пастухи, господин. Неокл со стадом остался. Меня богоравный Сизиф вперед погнал, а Меланию с Феодором велел…

Пастух замолчал, побагровел. Тишина залила двор вязким маслом. Я обернулся. Я бы ничего не увидел, но толпа, запрудившая двор, торопливо расступалась перед людьми, которые мигом раньше вошли в ворота.

Впереди шел крепкий мужчина высокого роста. Его хитон – длинный, до колен! – был выкрашен в дорогущий заморский пурпур, а по подолу змеилась золотая кайма. За мужчиной робко жались двое пастухов. Вне сомнений, беднягам хотелось сбежать куда подальше, но они боялись. Попробуй, ослушайся, ага! Про пастухов я и забыл-то сразу – во все глаза глядел на предводителя. Вышагивал он так, будто это он здесь хозяин, а не папа. Такой весь… уверенный, вот! Настоящий басилей, и не потому что хитон. Походка, осанка, взгляд. Борода седая, а кажется, что серебряная. Аккуратная, завитая, колечко к колечку – лучше, чем у папы.

Морщины на лице? Ну, морщины.

Нет, я не мог назвать его стариком. Даже про себя. Не мог, и все! Ну какой он старик?! Дедушку Сизифа я помнил смутно. Он умер, когда мне было года три. А сейчас мне целых шесть! Ну, почти. Осенью исполнится. Вроде, дедушка. А может, нет. А если все-таки дедушка – он какой?

Живой? Мертвый?!

Солнечная колесница Гелиоса катилась по небу. Жарило будь здоров. Как вчера и позавчера. Каменные плиты двора обжигали мои босые ступни. Но мне вдруг сделалось зябко. Если это дедушка Сизиф, с бородой и в хитоне, он вряд ли чудовище. С другой стороны, если он мертвый – может, он не лучше чудовища? Или лучше? Или он все-таки живой? В Аиде умершие становятся бесплотными тенями, это все знают…

Я пожирал деда глазами. На тень он нисколечко не походил. У него, кстати, своя собственная тень имелась: исправно волочилась следом. У тени ведь не может быть тени, верно? Или может?

Ох, что-то я совсем запутался!

Дедушка-не-дедушка тем временем уже весь двор пересек. Встал напротив папы, глядит снизу вверх. Нет, не снизу вверх. Будто вровень стоят.

– На тебе твой лучший хитон, отец, – сказал Главк Эфирский. – Мы тебя в нем похоронили. Надеюсь, ты был доволен.

Сказал негромко, но в тишине его слова прозвучали как гром.

– Я доволен, – кивнул нежданный гость. – С чего бы мне гневаться? Это мой любимый хитон. Пурпур для него привез толстяк Аби-Баал из Багряной страны [6] Багряная страна – Финикия. Сами финикийцы называли себя «ханаанеи», а страну – Ханаан. . Проклятый торгаш! Мера краски за три меры серебра, не грабеж ли? Владыка Аид тоже оценил. Он бы сам не отказался от такого хитона.

И Сизиф засмеялся.

Одна служанка завизжала так, что у меня заложило уши.

Другая молча грохнулась в обморок.

– Сожгли!

– Не сожгли!

– Точно вам говорю! Не сжигали его!

– Как так?! Разве можно?!

– Нельзя!

– Госпожа Меропа приказала, вот и не было костра.

– В толос [7] Толос – круглое сооружение (святилище, гробница или памятник). медный положили!

– Я помогал, все видел…

– Травами всего засы́пали. Благовониями…

– Лежал как живой…

Когда дедушка – конечно, дедушка, раз папа его признал! – проходил мимо меня, я и впрямь уловил аромат благовоний. Лаванда, мирра, ладан, опопанакс… У меня чуткий нос, а названиям меня обучила бабушка. Запах был приятный, можно сказать, торжественный, но я чуть не расчихался.

– …вот потому и вернулся!

– Почему – потому?

– Потому что тело не сожгли, баранья твоя башка!

– Точно! Тень из Аида шасть – и в тело…

– Тс-с-с-с! Идет!..

У всех немедленно нашлись срочные дела. Слуги порскнули во все стороны стаей испуганных воробьев. Дел и правда хватало: из кладовых тащили амфоры с вином, мед, сыр, фрукты, лепешки, прочую снедь. От запаха жарящегося мяса у меня отчаянно бурчало в животе. По этой причине я и не заметил, как дедушка вернулся: ни аромата его торжественного не учуял, ни шагов не расслышал.

Это рабы господина за стадию [8] Стадия – мера длины. Общего стандарта не было, чаще всего равнялась 177,6 м. чуют. И сразу – с глаз долой. А мне-то зачем?

– Как вы могли?! – бушевал дедушка.

Он спускался вниз по мраморным ступеням. Спускался долго, хотя ступенек было мало. На каждой дедушка топал так, что мрамор грозил пойти трещинами. Раз топал, два, десять. До десяти я считать умею.