Эйприл Женевьева Тухолки - Бессердечное милосердие [litres]

Ничего.

Услыхала тихие шорохи, почуяла солоноватый запах, древесный дым и сосновую смолу.

Джунипер.

В порванной тунике она опустилась на колени. Лоб был усеян ранами и синяками. Я выпустила Руну медленно, осторожно и крепко прижала к себе Джунипер, уткнувшись лицом в ее шею.

– Как Ови? – спросила я, как только выпустила ее из объятий.

Джунипер кивнула через плечо.

– Ребра сломаны, но жива.

Ови стояла рядом со светящимися грибами, прижав руку к ребрам. Сразу я поднялась на ноги и похромала к ней и прижала к себе, как прижимала Джунипер. Мы не разговаривали, да и не нужны были разговоры, поскольку я слышала песнь ее сердца, и та была грустной, как моя собственная.

Только с седьмого удара удалось мне срубить голову Логафелл.

Левая рука ни на что не годилась, и шевелить я ею не могла, иначе боль стреляла прямиком в колено. Так что пришлось рубить Зверя Голубого Ви одной рукой – правой. Той рукой я крепко схватила рукоять топора и замахивалась, замахивалась, пока скрипела сталь да хрустели кости Зверя.

Остальную часть мы сожгли в пещере, распустив серый дым по темным переходам. Я хотела испепелить тело под открытым небом и выпустить дух на свежий воздух Ворса, но решила, что и головы должно быть достаточно.

Джунипер, наша маленькая Морская Ведьма, несла тело Руны по длинным и темным тоннелям. У Индиго было ранено плечо, у Ови – ребра, у меня – рука, и из всех нас Джунипер оказалась самой сильной.

Если бы могла, я бы сама несла Руну на руках, как та несла повешенную девушку с перекрестка.

Джунипер поговаривала, что водопады ловят злых духов, хватают в сети, точно рыбу. Так, когда я проходила мимо, холодный туман зацеловал мои щеки, и я почуяла защиту.

– Мы будем пить за Руну, будем чтить ее память, – сказала Ови, умывая топор в белом снегу. – Каждую ночь у огня. Где бы мы ни были, кем бы ни стали, мы никогда не забудем.

– Никогда.

Медленно мы собрали две волокуши из сосновых веток – для Руны предназначались одни, для головы Логафелл – другие.

Я знала, что народ Голубого Ви пожелает воочию узреть, что осталось от великана. Им нужно почувствовать себя в безопасности, осознать, что весь кошмар закончился.

Два дня мы возвращались в Зал Пиршеств, отягощенные ранами, печальными сердцами и трудной ношей. Мы говорили мало, и ели мало, а спали и того меньше. Я натирала плечо Индиго бальзамом из черного грецкого ореха, накладывала арктический бальзам на ребра Ови и страшные ожоги, что покалечили ладони, руки и спину и сделали их красными, как у Королевы-Затворницы.

Ту же мазь я прикладывала к недостающим своим пальцам, если могла вынести страшную боль. Развязывая повязку, мне приходилось задерживать дыхание, чтобы не чувствовать запах опаленной плоти.

Раньше, представляя убийство Зверя, я помышляла лишь только о славе, триумфе, о том, как четыре бывших Сестер Милосердия войдут в Зал Пиршеств героями, победителями, завоевателями.

Или же думала о смерти. Не о тихой смерти Милосердия, но благородной смерти из стали, крови, криков и погребального костра, что вздымается до небес.

Но когда мы прошли через ворота и поднялись в гору к Залу Пиршеств, мои мысли были далеки от героических.

Я обернулась на волокуши, посмотрела на Руну и ее плащ, что вздымался порывами зимнего ветра. Темные волосы рассыпались у шеи, волочась кончиками прямо по снегу.

Мысли кружили вокруг подруги и останков Зверя, что лежали на санях.

Девушка пала.

Великан пала.

Мы вошли в Зал, и нас приветствовали.

Кричали: « Хелтар, хелтар, хелтар».

Выкрикивали наши имена, и звук эхом отражался от стропил.

Мы остановились под гигантским, изможденным тисовым древом. Молва о нашем прибытии разошлась быстро – нас завидели на вершине холма, оттого и людей в Зале было полным-полно.

Услышала крик, потом другой.

Толпа расступилась.

В Зал Пиршеств явился Рот.

У ворот я из любопытства спросила у стражи о здоровье ярла, и они сказали, что тот очнулся вскоре после нашего ухода. Первый раз за эти дни на моем лице засияла улыбка.

Подошел ярл Голубого Ви. Белокурые волосы были распущены, синий плащ развевался на ветру. Ежели и был он ранен в бою с Логафелл, никак свою боль не выдавал. Обхватил он предплечье, коснулся локтя теплыми ладонями, и сердце мое забилось чаще.

Глянул на волокушу рядом со мной – сначала на Руну, потом на голову Логафелл, укрытую овчиной из ее пещеры.