Алексей Волков - Гусар бессмертия

– Ты мне тоже пон'авилась! – с аристократической томностью, привычно грассируя, объявил Шуханов, подобно Орлову (и с тем же успехом) пытаясь воспользоваться моментом.

Гадалка легко переместилась за спину Орлова, и последнему поневоле пришлось прикрыть девушку своим телом.

Поручик не огорчился. День был прекрасен, жизнь – тоже, так стоит ли расстраиваться по пустякам? Напротив, Шуханов только порадовался за товарища. Тут главное, чтобы хоть кому-то повезло.

– Как тебя зовут, красавица? – воспользовался моментом Орлов.

О гадании было забыто. Да и разве это главное? Молодые гусары не слишком верили в предсказания. В их возрасте будущее казалось прекрасным и безоблачным, а любая встреча с женщиной являлась вершиной счастья.

– Зачем тебе, барин? – Гадалка успела отдалиться от алчущих рук корнета.

Что непозволительно с барышней, то допустимо с простой девушкой. Будь то поселянка, мещанка или цыганка.

– Хочу знать, кого благодарить за предсказание и кому пожаловаться на неточность, – улыбнулся Орлов.

Улыбка у корнета была обаятельной. Чистая, лучезарная, искрящаяся добротой, она делала его не слишком красивое округлое лицо заметно привлекательнее. В такие минуты дамы и барышни смотрели на Орлова не отрываясь, а в их ответных взорах появлялся легкий намек на возможное продолжение обмена не только улыбками и взглядами.

Цыганка явно собиралась сказать что-то колкое, но, увидев улыбку, не выдержала:

– Радой зовут.

– Наверное, потому, что ты приносишь радость, – вновь улыбнулся Орлов.

Рук он больше не распускал. Напротив, просто стоял и с восхищением взирал на симпатичное личико. Легкий хмель от вина прошел, и теперь голову кружил вид юной прелестницы.

– Спасибо на добром слове, барин! – Лицо девушки украсила такая улыбка, что сердце корнета дрогнуло.

Орлов надеялся на продолжение беседы, но Рада вдруг легко порхнула в сторону, проскользнула между чинно вышагивающим немецким семейством, обогнула группку идущих солдат и скрылась за ближайшим изгибом улочки.

Гусар попытался было рвануть вслед, но семейство с кучей детей очутилось прямо на его пути, и пройти сквозь него оказалось задачей гораздо более трудной, чем прорвать вражеское каре. Там хоть можно действовать нахрапом, а здесь поневоле приходилось вспоминать правила культурного поведения. Чужая страна, черт ее дери!

И вроде прошло всего несколько мгновений, но время было упущено. Осталось лишь стоять, смотреть, куда скрылось прелестное создание, да вспоминать последний взгляд. Цыганка смотрела так, словно Орлов чем-то выделялся из всех людей. За такой взгляд и жизнь отдать не жалко…

– Позд'авляю, О'лов! Ты ей явно пон'авился! – Шуханов дружески хлопнул младшего товарища по плечу.

– Что с того? – в голосе корнета появилось плохо скрываемое огорчение.

– Ох, всему вас надо учить! – Шуханов посмотрел на майора так, словно был ему ровней не по чину, а по возрасту. Вот, мол, молодежь пошла, не понимает, как надо покорять женские сердца!

– Табор за окраиной, – пояснил Кондзеровский.

Развивать мысль он считал излишним. Основное сказано, зачем же тратить зря слова?

– Сегодня уже в'емени нет, – встрял за него Шуханов. – Ско'о ехать дальше. Зато потом… Не так далеко мы стоим. Несколько часов хо'ошей скачки – и ты здесь. Имя знаешь. Что еще надо? Только поспеши. Несколько дней такой погоды – и г'язь подсохнет.

Распутица не только прервала боевые действия. Она же не давала проводить занятия, и времени у офицеров хватало. В отличие от денег. Как всегда, маркитанты подняли цены, и по всей Пруссии стояла страшная дороговизна.

– Дня через два-три в поход, – вымолвил Кондзеровский. И уже в качестве вывода добавил: – Шалишь! Надо возвращаться. Пока доберемся…

Старый майор ошибся на день. В полученном поутру приказе сбор полка объявлялся уже на послезавтра. Подобно большинству частей, александрийцы стояли постоем на бесчисленных мызах, хуторах, фольварках, и перед выступлением их еще требовалось собрать в единое целое, и потому выдвижение требовалось начать раньше.

Немедленно начались хлопоты. Предстояло проверить кучу мелочей, без которых невозможен ни бой, ни обычное перемещение. Тут уж самому становится не до отдыха, не говоря уже о прогулках. Недоглядишь, позабудешь, а оно потом откликнется тебе же в решающую минуту.

Но сердце Орлова было не на месте. Он выполнял все положенное, однако душа при этом рвалась в не столь далекий прусский городок, на окраине которого раскинулся цыганский табор. Корнет как воочию видел перед собой смуглое юное личико, ослепительную улыбку, загадочный взгляд бездонных черных глаз, и не хватало сил бороться с этим наваждением. И вроде бы душа рвалась к подвигам, и в то же время – к молодой цыганке, говорившей что-то о грядущей вечности.