Ральф Шеппард - Зло Валузии

Остались и горькие воспоминания — хотя обычно Конан был не из тех, кто тратит время на пустые сожаления. Ему не жаль было ни утраченной власти, ни золота. Но вот Филиопа…

Ах, туранцы, ах, Сетово отродье! Такую женщину погубили…

Конану не впервой было терять возлюбленную на поле боя. Тогда, в первый раз, это было во сто крат больнее. Зато теперь Филиопа, наверное, вознеслась на небо и стала валькирией — небесной воительницей. Подобно Белит, королеве Черного Побережья.

Так говорили ваниры и асиры — что девушки, погибшие в бою, становятся валькириями и незримо витают над полем сечи, и иногда помогают своим возлюбленным…

Конан полез в свой мешок с провизией, уже изрядно похудевший, и, пошарив по дну, извлек кувшин вина.

«Последний», — вздохнул он и решительным движением выплеснул половину содержимого за борт. Вино на мгновение окрасило воду, подобно алой крови, и исчезло в серых бурунах. А Конан, справивший молчаливую тризну по ушедшей на Серые Равнины подруге, достал сухарь и стал медленно жевать его, запивая оставшимся вином. Мысли о прошлом перестали тревожить его. Покойников не вернешь, а жизнь продолжается. И он, Конан, жив, а это в данный момент — самое главное. Не в его правилах было долго убиваться, рыдать и рвать на себе волосы.

Он доел сухарь и, выпив вино, швырнул опустевший кувшин в море. В животе у него урчало. Зверь по имени Голод явно не был удовлетворен. Ругнувшись, он опять взялся за весло и стал неутомимо грести, стараясь не обращать внимания на назойливые мысли о субстанциях и супах и на туман, клубившийся над водой, как дым над пепелищем Джафара. Как пар над суповой кастрюлей. Дым над водой, — Нергал его напустил, что ли? Может быть, это туманное побережье, этот таинственный север Вилайета и есть преддверие Серых Равнин?

Как бы то ни было, а челн, направляемый не знающей устали рукой киммерийца, плыл и плыл по туманному морю. И дым, стлавшийся над водой, скрывал от Конана приближавшиеся берега неведомой земли…

Конана разбудил резкий крик чайки. Встрепенувшись, варвар схватился за весло и, открыв глаза, увидел, что клочья седого тумана стали постепенно расползаться, хотя все вокруг по-прежнему было подернуто сумрачной пеленой. Киммериец и не заметил, как задремал, а за это время что-то изменилось. В разрывах между клубами тумана мелькали пронзительно кричащие чайки. А это значило, что где-то рядом — земля.

Окажись на месте Конана человек менее опытный, он бы уже потерял голову от радости, но киммериец остался все так же угрюм и невозмутим. Лишь рука нащупала на поясе рукоять меча. Конан знал, что встреча с незнакомым побережьем сулит не так много радости, как это могло показаться на первый взгляд. Неизвестность не пугала варвара, но он был готов к любому повороту событий.

И вот, наконец, туман начал рассеиваться, и перед Конаном предстала темная гряда утесов неизвестной земли. Угрюмые мрачные скалы возвышались подобно стенам крепости, построенной в незапамятные времена прачеловеческим народом и эту титаническую цитадель беспрестанно с хищным ревом, штурмовали легионы волн. Только теперь Конан позволил себе порадоваться — тому, что подплывает он к этим скалам не на настоящем морском судне, а всего лишь на утлом и юрком ялике, ибо любой большой корабль неминуемо нашел бы гибель у этих негостеприимных берегов, изобилующих подводными рифами, — их мокрые верхушки торчали там и тут из воды, подобно акульим плавникам. Туман же, который, казалось, начал было рассеиваться, никуда не делся — он просто теперь не стелился так низко над водой, а поднявшись вверх, окутывал таинственные скалы.

Чайки, вившиеся над утесами, оказались не единственными местными обитателями. Конан еще издалека разглядел на более или менее пологих уступах скал черные, лоснящиеся неповоротливые фигуры. А вскоре, сквозь шум прибоя, можно было уже различить нечленораздельный хриплый рев самцов-сивучей. Оказывается, побережье и все прибрежные воды кишели алпачами, морскими быками, каланами. Такого невероятного количества морского зверя Конану не приходилось встречать даже на необъятных песчаных пляжах побережья Западного моря, и он невольно пожалел, что под рукой у него нет хорошего гарпуна.

Тем не менее, он не стал унывать, а быстро нашел выход — выхватил из-за пояса острый, как игла, и в то же время очень прочный длинный стилет заморийской работы, который всегда носил в паре с мечом, и намертво прикрутил его своим кожаным ремнем к тонкому концу весла. Соорудив, таким образом, острогу, киммериец поудобнее перехватил ее и, заняв охотничью стойку, стал зорко вглядываться в волны, не мелькнет ли где блестящая спина алпача пожирнее. Инстинкт хищника полностью овладел варваром, и первая жертва не заставила себя долго ждать. Не очень крупных размеров, молодой и, по всей видимости, неопытный зверь подплыл слишком близко к ялику Конана, который отреагировал на это с быстротой молнии, — и вот уже трепещущая добыча поднята на остроге. Конан победно заулыбался — впервые за много дней. Наконец-то удача повернулась к нему лицом!