Дария Беляева - Где же ты, Орфей?

Одиссей стоял у меня за спиной, и мне было неуютно, но я не показывала этого.

— Нравится оружие? — спросил он.

— Нравится, — сказала я. — А теперь давай не будем делать вид, будто ты пригласил меня в гости.

Я услышала его мягкий смех, в нем было что-то от интимного шепота.

— Надо же, Эвридика, ты выглядишь взрослее. Теперь, может быть, я решу, что ты в моем вкусе. Детей я никогда не убивал.

Я вовсе не была ребенком, и это сравнение сегодня отчего-то стало обидным. Я сказала:

— Научи меня убивать человека с одного удара.

Одиссей будто бы не удивился. Он спросил:

— Этот человек больше тебя?

— Намного выше и больше меня.

— В таком случае сделать это будет еще сложнее, чем если вы равны. Он может сопротивляться.

— Не может.

Я казалась себе такой чудовищной, а Одиссей наслаждался этим. Он словно бы говорил со мной на равных, как убийца с убийцей, и меня затошнило от этой мысли, стало так мучительно плохо, но я не могла, не должна была передумать.

Одиссей сказал:

— Ты хочешь, чтобы он мучился?

— Нет. Я хочу, чтобы он умер быстро и легко.

Мне казалось, я почувствовала его широкую улыбку, хотя не видела ее. По спине у меня пробежали мурашки, словно я костным мозгом восприняла изменение в выражении его лица.

— По тебе хорошо видно, как сильно ты этого не хочешь. Тогда зачем? Месть?

— Я похожа на человека, который считает месть хорошей задумкой?

Наш диалог был словно из нуарного фильма, такой черно-белый и полный несмешных колкостей. Мне нужно было платье с открытыми лопатками и повернуться к окну, а Одиссею совершенно необходима была шляпа. Я сказала:

— Я тебе расскажу. Я обещаю. Только сначала ты должен поклясться мне, что выполнишь свою часть сделки.

— Когда это мы перешли на деловой язык?

Я замолчала, пытаясь понять, когда. Одиссей ответил за меня:

— Раз никто этого не заметил, то не будем заострять внимание. Итак, я обещаю выполнить свои условия договора, если сведения, которые предоставит мне вторая сторона, покажутся мне правдивыми.

— Ты это напишешь?

— Нет, конечно. Это же доказательство.

Мы снова играли. Одиссею не был страшен никакой суд (даже самосуд, на который никто бы не решился), потому что Первая любила, как он убивает. Одиссей говорил о своих убийствах свободно, не без расстройства, но уж точно без страха.

— Подтверждаю предложенные условия, — сказала я.

— Довольно нелепый канцелярит для писательницы.

А потом я развернулась к нему и все рассказала. Только языком трепать и умеешь, так бы Тесей ворчал. А что сказал бы Орфей я впервые не знала. Одиссей слушал меня очень внимательно. Он ни разу не перебил меня, даже когда я совсем запуталась в объяснениях Ясона. Когда я, наконец, закончила, Одиссей сказал:

— Не думаю, что Ясон — хороший человек.

— Он запутал тебя и заставил убивать. Я тоже думала, что он маньяк. Так ему и сказала.

— Никто меня не заставлял. Ясон просто хотел, чтобы я отстал от него. Я его преследовал, потому что мне нужен был ответ. Он сказал нечто неосторожное. Это привело к таким последствиям, потому что я был вне себя от горя.

И я подумала, что Одиссей продолжает говорить странным, отстраненным, канцелярским языком. И это значит, что ему больно, и за этими служебными конструкциями скрываются вещи невероятно страшные.

— Но я вправду думаю, что это хорошая идея.

— Только потому, что ты — серийный убийца?

— Нет, потому что я тоже способен на сострадание.

Я не была в этом уверена, но в то же время и опровергнуть не могла. Я вся была напряжена и смотрела на Одиссея, его же улыбка была опустошенной, словно он был где-то не здесь.

— Так ты хочешь этого или нет? — спросил он. Прозвучал вопрос так, словно Одиссей задавал его в постели. Впрочем, так звучали многие его вопросы. И я подумала, насколько в его идее убийства важна сексуальность. Но ответ я искать не стала, он вел в глубину мне неинтересную и очень-очень страшную. Одиссей взялся научить меня, и я старалась не думать о том, что руки, направляющие меня, совершали нечто большее, чем символическое убийство подушек.

Их на кровати было много, и чем больше мы их уничтожали, тем больше пуха становилось вокруг, так что казалось, будто наступила зима. Одиссей учил меня бить в шею.

— Только не спереди, — сказал он. — Иначе случайно можешь сделать ему трахеотомию. Тебе ведь необходимо, чтобы твой брат умирал.

— Но не умер, — сказала я. — Не-живой король. Это не значит мертвый.