Но Ларёк убедительно уверял её, клялся и божился, что это просто необходимо сделать с одной-единственной благородной целью, дабы отщипнуть у неё от хвостового плавника малюсенький кусочек, так необходимый ему, известному натуралисту-естествоиспытателю и пламенному почитателю дельфинов, для приготовления какого-то особенного редкого зелья. Он уверял, что это будет совершенно безболезненно. Но самочка отказала ему в такой непристойной просьбе, справедливо посчитав его не вполне нормальным.
Ну, и что же предпринимает наш Ларёк? А вместо того, чтобы вовремя уняться и вежливо раскланяться и смыться по добру по здорову, он принялся требовательно настаивать и даже укоризненно упрекать её в сознательном нежелании помочь всеобщей мировой науке. Отчаявшись отвязаться от приставучего конопатого заморыша, она сообразила позвать на помощь своих сородичей. Бдительная самка заподозрила нашего рябого натуроведа в том, что он лишь прикрывается наукой, а на самом деле явно какой-то не такой и его, не на шутку озабоченного, всенепременно следует изловить и хорошенько разобраться что к чему, пока он не успел натворить всяких научных дел. Тут и дети плавают, между прочим!
Под водой звук передаётся, как известно, гораздо лучше, нежели по воздуху, и именно поэтому помощь подоспела быстро. Вся её стая была тут как тут уже через несколько секунд. Рассвирепевшие дельфины чуть было начисто не отодрали нашему Ларьку все мало-мальски выпирающие части его веснушчатого тела. Опоздай мы на несколько мгновений, и они сотворили бы из него удивительный конструктор-загадку для занимательных анатомических игр, состоящий из целого множества отдельно плавающих маленьких кусочков. А тот жуткий, леденящий кровь вопль, который привлёк наше внимание, означал всего лишь удачное попадание в некую известную и болезненную точку его организма. Мы терпеливо и сочувственно утешали нашего несчастного рыжего натуралиста, так безвинно и мучительно пострадавшего во имя всеобщей науки.
Стоя подбоченившись на пологом песчаном берегу, Ларёк рассказывал этот случай с искренней досадой, поражённый до глубины души вопиющим непониманием, с коим ему пришлось только что столкнуться. Он обиженно поджимал губы, голос его трагично дрожал, а одной рукой он всё время нежно притрагивался к ушибленному месту, иногда заботливо поглаживая его.
А в это время весь пляж в прямом смысле лежал, а точнее, катался по песку, надрываясь, задыхаясь и захлёбываясь от смеха, держась за животы, всхлипывая и рыдая. Один Ларёк был невесел. Поражённый масштабами своего таланта смешить людей, он удивлённо разводил руками и пожимал сутулыми плечами, испещрёнными рябью конопушек, пытаясь осторожно и нежно массировать ушибленные места. Всё это лишь усиливало всеобщий гомерический хохот. Сами же дельфины выглядывали из воды метрах в десяти от нас, стоя на месте, словно поплавки. Они, конечно, всё слышали, а не утонули и не захлебнулись только потому, что родились в воде, и это была их родная стихия. Они трещали, крутили головами, как заведённые, с шумом и водяной пылью выпуская фонтанчики брызг, фыркая, отдуваясь и громко попискивая от смеха и неудержимого восторга. Конечно, всё выяснилось и образумилось, но Ларёк прославился ещё больше, на него теперь без слёз радости вообще редко кто мог смотреть. Он прослыл не только неподражаемым мастером скоростного погружения, но и редким любителем млекопитающих.
Теперь перед нами стоял один важный вопрос: как нам следовало поступить с Томараной? Стоило ли верить ей, преследовать, или оставить это неблагодарное занятие и отправиться дальше, в гости к племенам людей океана, плавать с китами и дельфинами в поисках затерявшихся где-то там людей?
Наши размышления прервало громкое и до боли знакомое небесное хрюканье, обычно неотъемлемо сопровождающее приземление Коршана. Ворон камнем упал на берег возле нас и тут же, коснувшись земли, обернулся человеком. Оказывается, этот прохиндей во время наших поисков преспокойно прохлаждался в сторонке, наблюдая за обстановкой и предавался размышлениям о вечном, любви и ненависти, добре и зле. Как раз тогда его высочайшее внимание привлекла вылетевшая из бутылки малюсенькая птичка, ужужжавшая восвояси. Коршан, вопреки ожиданиям, не сразу ринулся ловить её, хотя, по его словам, он и мог это сделать в два счёта. Он же, как нам давно известно, выдающийся мастер высшего пилотажа, непревзойденный летун и боюн клювом всех времён и народов! Ему поймать колибри, как в Корнезара на лету попасть, раз плюнуть! Коршан мог поймать даже бешеную моль в самую ветреную погоду, а не то что мелкую пташку! Поймать, зажмурив при этом один глаз и вовсе не пользуясь лапами, чем он часто и занимался в былые голодные времена! Но, нужно отдать ему должное, он решил поступить мудро и прозорливо, тут уж ничего не скажешь! Коршан задумал проследить, куда полетит ничего не подозревавшая птичка, и поймать её только тогда, когда будет полностью уверен, что она достигла своей цели. Ну, или почти достигла. Чтобы ни в коем случае не дать маха, а точнее, не дать ей сообщить Томаране о том, что мы идём по её следу. Он-то, конечно, задумал всё правильно, но воплотил задуманное в жизнь не совсем точно.
Читать дальше