Мишель Альба - NUMERO

Да. Именно выскочить. Вот оно – решение.

Быстро оценив обстановку, я подумала, а, почему бы не обогатить представленную здесь коллекцию еще одним образчиком здешней моды. Тем более, что ряд платьев прореживался пустовавшими подпорками. Трясущимися пальцами отстегнула воротник, стащила рукава, от волнения путаясь в средневековом снаряжении: „Господи, бедные женщины. Захочешь раздеться, и тут проблема. Это кто ж будет столько ждать? „.

Наконец, с успехом справившись с довольно сложной задачей стриптиза перед ничего не подозревающими ловцами черной кошки в темной комнате, я, постоянно выглядывая из колонны скрывающих меня нарядов, дабы проверить расстояние, нас разделяющее и, к сожалению, все более сокращающееся, натянула сопротивляющуюся юбку вместе с корсетом на крестообразную подпорку.

Вся процедура борьбы с реквизитом сопровождалась перекличкой странствующей по залу поисковой бригадой, что подстегивало меня ускориться.

Вот они уже где-то за четыре ряда от меня.

Задача усложнялась еще и тем, что шуршащая ткань не позволяла проделать все бесшумно, поэтому мне приходилось подстраиваться под аккомпанемент комментариев ищущих меня. Весьма не лестных, надо сказать.

Два ряда.

Я натянула рукава на безголовый манекен.

– Да нет ее здесь. Надо было сначала обыскать коридоры.

– А как она могла выскочить из запертой комнаты?

– Олух! Ведьма же!

– Лазаем тут среди бабских платьев как жуки в навозе.

– Моей бы такое одно.

– И на рынок. Помидоры продавать. Знаешь, какой спрос будет? Смотри-ка…, воротник. Да вот он, у твоей ножищи, посвети.

Я сжалась под душной юбкой.

Кто-то сопел совсем рядом. Я задержала дыхание, хотя и так нечем было дышать. Если этот кто-то приподнимет подол, он определенно изумится, обнаружив под ним скрюченную в три погибели почти голую девицу, прикрытую лишь бикини, сшитыми мной из нижней рубашки монахини, и того же качества бюстгальтером.

– Ну, не платье, так эту хреновину. Пусть порадуется.

Голоса удалялись.

„Ну, что? Пронесло? “ – я прислушалась, – „Надо как-то предупредить Алехандро. Он выскочит прямо к ним в сети“.

Выждав, высунула нос наружу. Рядом никого. Приподняв корсет с подолом юбки, уже выползла было из своего укрытия, когда услышала его:

– Не вынуждайте меня, Урсула. Однажды я предупредил вас. Пропустите меня, – Алехандро, видимо, едва сдерживался, чтобы не придушить „поверенную“.

– А я уже и не надеялась тебя увидеть. Какая удача! Тебе уже никто не поможет. И пока инфанты нет, мы уничтожим это гнездо разврата и ереси, – в голосе Урсулы звучала торжествующая уверенность, – я спасу Изабеллу. И от тебя, грязный колдун, и от этой… блудницы (ого! неужели это обо мне?) и ведьмы, которую ты привел, чтобы развратить мою девочку.

И вдруг она визгливо закричала:

– Сюда, слуги Божьи! Он здесь! Хватайте его!

Меня будто током пронзил этот полный ненависти (и откуда столько?) голос.

Я в чем была (ну, чем не блудница?) выскочила из тряпок, укрывших меня от преследователей, и рванулась сквозь несметные ряды застывших манекенов:

– Оставьте его! Керрадо, уходите! Урсула, я здесь!

Взбесившаяся Урсула кулем повисла на руке Алехандро,

оттаскивая его к окнам. Как раз на той руке, которая сжимала мой долгожданный мешок.

– Оглянись, Урсула. Вот я. Отпусти его, – воззвала я к ней замогильным голосом (Хотите ведьму? Получайте!), в противовес ее воплям прозвучавшим довольно впечатляюще.

Поверенная Изабеллы мгновенно утихла и обернулась. Но лучше бы она этого не делала.

То, что предстало перед ней, и близко не соответствовало общественному мнению о типаже смиренной монахини. Напротив, подтверждало мою причастность к нечестивой скверне во всем ее великолепии.

Урсула отлепилась от рукава Керрадо, и, спотыкаясь, попятилась, разевая рот в немом крике. Но, выбрав неверное направление отступления, вскоре уперлась спиной в стену, безостановочно замолотив по ней и пытаясь одновременно все-таки высказаться.

Алехандро тоже подвергся ряду трансформаций. Вероятно, поначалу он вознамерился выразить недовольство моей инициативой, о чем говорил его хмурый взгляд. Но некое подобие Венеры, выплывшей из волн кружевных воротничков и многоцветья пышных юбок, настолько его ослепило, что от потрясения он запнулся на полуслове, зажмурился, а, убедившись, что зрение его не обманывает, восхищенно заулыбался.

Жаль, что продлить это мгновение не было, ну, никакой возможности.