Наталия Кудрявцева - ЭВРИДИКА 1916

– Да что случилось?

– Мама, можно надеть твой беличий полушубок? Пожалуйста…

Когда Соня, в материнской серой белке, вышла из подъезда, местная детвора водила вокруг машины хороводы, а Голицын все еще задумчиво изучал окна. У Сони душа ушла в пятки. Без весомой причины искать ее по всей Москве незачем. Неужели он догадался о ее истинных намерениях? Но почему тогда так искренне улыбается?

– Это вы… Какая удача!

Покраснев от радости, Голицын даже шапку с головы стащил.

– Адрес я выяснил, но номер квартиры не записал и как раз раздумывал, каким бы образом понять…

– Вам повезло, что я вовремя подошла к окну. – осторожно улыбнулась Соня в ответ. – Не могла пропустить такую красивую машину.

– Да, машина великолепная. Тимофей сконструировал. Для наших зим самое то.

Голицын смущенно замялся.

– Простите за непрошенный визит. Пришлось задействовать кое-какие связи, чтобы вас найти. Отец Тима, генерал Шушин, занимает важную должность в военном ведомстве…

Теперь ясно, откуда в ресторане «Крыша» взялись военные. И все-таки зачем было предпринимать такие усилия по ее поиску?

– Эклеры любите?

До Сони не сразу дошел смысл последней фразы.

– Я еще не завтракал. Составите компанию?

В кондитерской Эйнема официант откупорил бутылку шампанского и наполнил тонкий бокал. Тут же на большом блюде располагались восхитительные эклеры и птифуры. Таких роскошных завтраков в Сониной жизни еще не было. Ксения дочь держала в строгости и уж точно не позволила бы с утра пить французский брют. Поэтому Соня одним махом осушила бокал. А пальцы Голицына совершили едва уловимое движение, пробежав от мизинца до указательного, словно у пианиста, исполняющего пассаж.

– Вчерашний опыт… До этого мне не попадались люди с нулевым потенциалом…

Шампанское теплой волной разлилось по телу, и Соня смогла вполне непринужденно улыбнуться.

– Я действительно полный ноль?

– Это вовсе не плохо, поверьте! – поспешно парировал Голицын. – Но, чтобы исключить техническую ошибку, необходим повторный эксперимент…

К горлу подкатила тошнота. Голова закончила болеть только под утро, и к повторению Соня совсем не была готова.

– Нет. Не могу… Извините.

Голицын кивнул, не настаивая.

– У вас всегда такая реакция на музыку?

Соня пожала плечами.

– Не знаю. Стараюсь с ней не соприкасаться.

– Вы не посещаете театр, синема, оперу?

Соня помотала головой.

– Праздники? Балы?

Соню этот застенчивый допрос начал бесить.

– Не хожу. И на балет тоже. И в цирк. И в рестораны. И в церковь. И представьте, не чувствую себя ущемленной!

– Я не хотел вас обидеть… – окончательно смутился Голицын. – Просто… Долгое время я сам был равнодушен к музыке. То есть, конечно, учился играть на рояле, посещал концерты. Но там либо мысленно играл в шахматы, либо придумывал палиндромы. А потом познакомился с Тимофеем…

Голицын кивнул подошедшему официанту, тот снова наполнил Сонин бокал. Пузырьки весело побежали вверх по запотевшему хрусталю.

– Тим, кстати, тоже имеет очень низкий эвропоказатель, но при этом я не знаю человека с лучшим музыкальным вкусом. Так что не все так просто с классификацией, и уже тем более нельзя ставить одних ниже других только исходя из замеров эвро.

Соня невольно улыбнулась.

– В мире музыки все должны быть равны. Вы случаем не марксист?

Голицын опять покраснел. Немного надо, чтобы вывести его из равновесия.

– Я все-таки полагаю, что, возможно, дело в качестве самой музыки… Если вы услышите исполнителя высокого уровня, возможно, ощущения будут другими. Обещаю, если будет некомфортно, мы уйдем…

Серые глаза смотрели умоляюще. Похоже, это и правда для него важно.

– Рискну.

И Соня залпом выпила замечательный ледяной брют до дна.

Хорошевич ходил по кабинету взад-вперед, что означало, что к разговору он относится с достаточной важностью.

– Я навела справки. Отец компаньона Голицына, Тимофея Шушина, генерал Василий Шушин, занимается секретными военными разработками, кажется, в области медицины…

– Кажется?

– На то они и секретные, что точно ничего не известно. Но если это поможет материалу, я выясню точней.

Шампанское придало Соне смелости. Щеки порозовели, вьющиеся прядки выбились из косы. Не сбавляя шага, главред прищурился одобрительно, явно осознавая перемену в тихой библиотечной мышке. Но тут в кабинет заглянул репортер Синица, и Хорошевич не упустил момента воткнуть шпильку.