Наталия Кудрявцева - ЭВРИДИКА 1916

– Видите, мадемуазель Веснина фактически кроит нам сенсацию из материала, который вы сочли неинтересным!

– Цыплят по осени считают – буркнул Синица, хмуро кивая Соне, и кладя на стол заготовку статьи.

– По поводу благотворительного бала…

Хорошевич пробежал глазами поданный листок.

– Пресновато, батенька. Даже для столь немаловажного события. Где драматургия? Интриги, тайны? Так у нас тираж обнулится. Работайте!

Синица вышел, явно борясь с желанием хлопнуть дверью.

– Зависть сильнейший стимул для профессионального развития, – не без удовольствия сообщил Хорошевич. – Так во сколько вы идете на свидание?

– Это не свидание, а эксперимент… – поправила Соня.

– Вся наша жизнь эксперимент, детка… Кстати, я тоже навел кое какие справки. Ваш Голицын натуральный князь, сын Сергея Голицына, недавно почившего. Так что добыча крупная. Я бы на вашем месте хотя бы губы подкрасил… Все, молчу!

Хорошевич замахал руками в немом благословлении.

В половине седьмого Голицын подвез Соню к богатому особняку на Пречистенке. Важный швейцар отнес беличью шубку в гардеробную, где висели сплошь соболя и котиковые манто. В огромном венецианском зеркале Соня увидела свое отражение. Насколько же убогой, наверное, выглядит ее чистенькая, но уже не раз стиранная блузка в сочетании со скромной юбкой, перешитой из материной. Голицын словно почувствовав Сонино смущение, крепко взял под локоть

– Ничего не бойтесь. Здесь вам будут рады…

По витой лестнице они поднялись в зал, который, очевидно, совмещал функции бального и концертного. Посреди стоял странный инструмент, очевидно, переделанный из рояля, поскольку сохранил корпус, педали, клавиатуру и другие узнаваемые приметы. Но были и отличия. Самым заметным являлся полукруг диаметром не менее метра, окрашенный в ярко-алый цвет и фактически заменяющий собой часть поднятой крышки.

Вокруг инструмента стояло не менее полусотни кресел, большинство которых было уже занято зрителями. То там, то здесь вспыхивали огоньки бриллиантов, блестели белоснежные улыбки – результат работы дорогих дантистов. Голицына узнавали, ему кивали, дамы улыбались, но никто не произносил ни звука. В зале стояла тишина, прерываемая лишь шелестом материи и программок.

– Пойдемте, я покажу вам инструмент…

Подойдя к «роялю», Леонид откинул крышку. Вместо струн Соня увидела переплетения проводов, опутавших лежащую в центре металлическую коробку.

– Радиоисточник будет передавать звук.

– А что, обычный рояль не подходит?

– Мы на концерте общества внеслуховой музыки, – мягко пояснил Голицын. – Все эти люди, к сожалению, не способны ее услышать.

Соня покраснела. Какая же она дура! Конечно, их окружали глухонемые! Теперь Соня видела, что публика активно общается при помощи жестов.

Грузный господин во фраке, с багровым лицом, от которого отчетливо несло алкогольными ароматами самого разного возраста хлопнул Голицына по плечу.

– Батенька, Леонид Сергеевич, какая честь! А что за красавица рядом с вами?

Это был первый говорящий. И, несмотря на фамильярный тон, Соня чувствовала, что ее отнюдь не желают обидеть. Наоборот, пытаются поделиться радостью от переставшей, наконец, трешать с похмелья головы. Однако хорошо воспитанный Голицын как бы невзначай заслонил Соню от посторонних запахов и чрезмерно близкого общества подошедшего. При этом князь сохранил дружелюбный тон; сам он явно симпатизировал багроволицему господину.

– Позвольте вам представить. Павел Вяхирев, пианист. Он сегодня будет играть. А это Софья. Моя помощница.

– Очень приятно, – кивнула Соня.

Пианист отвесил почти клоунский, но опять же, искренний поклон.

– Надеюсь, вам понравится. Даже при наличии слуха ощущения могут быть весьма интересными…

Голицын повел Соню к свободным креслам. На каждом лежала металлическая пластина размером со средний блокнот. Тонкий проводок уходил от нее внутрь стоящего впереди кресла.

– Вибропластина с помощью радиосигнала будет переводить звуковые волны в спектр ощущений. Плюс использована вибрация самого помещения, и в первую очередь, пола…

Леонид кивнул на дальний угол зала. Соня уже второй раз за вечер обругала себя за невнимательность. Погруженная в собственные страхи, она не заметила еще одной вопиющей странности. В углу, под присмотром лакея в расшитой золотом ливрее, стоял стеллаж, на котором аккуратными рядами выстроилась обувь. Дорогие дамские туфельки – такими Соня могла лишь любоваться в витрине Мюр и Мерилиз – перемежались с сапогами и ботиками на меху. Из-под вечерних дорогущих платьев зрительниц выглядывали ноги в шелковых чулках; мужчины так же щеголяли исподним. А на ее чулке, возможно, есть дырочка, которую она не успела залатать в суматохе предыдущего дня!