Наталия Кудрявцева - ЭВРИДИКА 1916

Софья Веснина. Клятва на две жизни.

1

В редакции «Вестника Москвы» жизнь бурлила, как наваристый бульон. Здесь смешались стрекотание ремингтонов, сигаретное марево и одеколон «Мечта Славянки», которым главред Никита Ильич Хорошевич, по слухам, пропитывал стельки башмаков. Подходить ближе двух шагов к шефу решались только отчаянные и не похмельные сотрудники. Впрочем, сам Хорошевич дистанции не соблюдал, и в данный момент нависал над репортером-новостником, придавив несчастного к стене собственным животом.

– Нижняя восьмушка на первой свободна. Что будем печатать? Поздравления вашей матушке за воспитание бестолкового сына?

Репортер со смешной фамилией Синица парировал вяло, экономя силы.

– Нет стоящих новостей, Никита Ильич. Благотворительная лотерея через день, на фронтах ничего нового…

Хорошевич швырнул на стол полицейскую сводку.

– А это? Недостойно вашего золотого пера?

– Какой-то пьяница устроил погром и сам себя подстрелил. Что тут интересного?

– Боже, да что ж у вас с профессиональной интуицией? Это же дом Нирнзее! И потом, нападавший известный музыкант. В прошлом… Как его… Маевский? Слышали?

– Не имел чести. И откровенно говоря, кухаркины слухи перемалывать… – проворчал Синица.

Хорошевич не любил, когда его люди относились к работе с прохладцей.

– Что ж, насильно мил не будешь. И без вас способны развернуть… Мадемуазель Веснина!

Синица хмыкнул недоверчиво.

– Библиосоня? Серьезно? Она вопросы-то способна задавать? Я, честно говоря, думал, что она немая…

В дверях возникла Софья Веснина, стажерка. Синица прикусил язык, но возмущенное выражение лица оставил. Девушка работала в газете полгода, но многие до сих пор и не подозревали о ее существовании, поскольку все свободное время Веснина просиживала в публичной библиотеке, игнорируя главные плюсы репортера – бесплатный вход на мероприятия и застолья. И действительно, бОльшая часть редакции не могла похвастаться тем, что перемолвилась с Весниной хотя бы парой слов. Однако Хорошевич к девушке благоволил, по крайней мере, когда надо было поставить на место зарвавшегося подчиненного…

– Сонечка, вот сводки полицейского отчета, ознакомьтесь…

Веснина послушно взяла листок и стала читать. По мере чтения ее розовые, по-детски округлые щеки залил румянец. Синица усмехнулся.

– Сомневаюсь, что госпожа Веснина бывала в ресторациях. Для ее нравственного спокойствия…

– Я возьмусь – прошелестела Библиосоня.

– Похвальная смелость. Но это все же первая полоса…

– Новостной подвальчик, – так же тихо, но упрямо возразила девушка. – Я справлюсь.

– Вот видите, дорогой, есть и другие варианты, не только вас уламывать!

Удар достиг цели. Обиженный репортер направился к двери, снисходительно прошипев.

– Удачи, милочка!

Библиосоня втянула плечи. Хорошевич улыбнулся подбадривающе.

– Давай, детка. Не упусти свой шанс!

Подойдя к дому Нирзнее, Соня, не удержавшись, закинула голову, разглядывая знаменитый «тучерез». Дом не выглядел зловещим, скорей наоборот. Краска на фасаде свежая, лепнина не успела отпасть, а мозаичное панно с лебедями поблескивает аппетитно, словно глазурь на рождественском прянике. И все-таки именно об этом здании сплетничали регулярно. Кто-то видел призрачных людей, общающихся словно сквозь стеклянную стену, не раскрывая рта, кто-то слышал таинственные голоса. А плоская крыша, с которой открывался потрясающий вид, приглянулась самоубийцам. Газеты до сих пор не упускали случая повторить, что бедняга Карл Нирнзее, сын архитектора, шагнул в неизвестность, ведомый « таинственными голосами». Швейцар на всякий случай собрал мохнатые брови в единый ком и сурово кивнул Соне.

– Я хотела бы… по… подняться…

– Что?

Сонин голос, и без того тихий и тонкий, в самый неподходящий момент еще и ломался, как примадонна на бенефисе.

– Ежели просто подняться, то пятачок извольте. Платное приключение…

– Мне нужен ресторан «Крыша».

Вспыхнув румянцем, Соня вытащила журналистское удостоверение.

Швейцар ухмыльнулся в усы.

– Что, теперь и дети в газеты пишут? То-то чушь всякую читаем потом…

Коридоры в доме Нирнзее были устроены по гостиничному принципу. Двери квартир шли по обеим сторонам, на крышу вел дополнительный лестничный проем. С каждым шагом Соня все больше ощущала напряжение. Ноги дрожали, к горлу подступил ком.

– Ничего со мной там не случится! – решительно сказала Соня себе, толкнув тяжелую двухстворчатую дверь. Летом на крыше толпились влюбленные парочки, компании и фотографы-любители. Но и сейчас, в начале декабря, вид был поразительный. Солнечная, снежная, поблескивающая золотом куполов и клубящаяся паром дымоходов, лежала внизу Москва. Лошади, люди и автомобили двигались, словно на заводном макете. Звуки города слились в один доброжелательный гул; нежным звяканьем выделялся лишь звонок конки, бредущей где-то по Тверской.