Зосима Тилль - Дама без изюма / Кое-где

Очередной глоток обжёг Кирин пищевод.

– Да… он красавчик! – не понятно к кому обращаясь, прокомментировала она и продолжила:

– Борьба с «сущностью» продолжалась много-много лет. Менялись города, школы, жизни. Мнения всех моих мужчин сводились к одному: «Ты как танк – проехалась по жизни…» А я просто выбрала серое. Я подбирала таких же, как и я – раненых, и… добивала их. Зачем? Наверное, чтобы однажды… Но…

Последние сто граммов из бутылки, минуя стакан проследовали в Кирин желудок.

– Невозможно из кактуса вырастить розу! Кактус можно только срубить под корень. Зря мой кактус оказался стойким… Как хорошо, что есть чай. У него много преимуществ. Его можно выбирать, заваривать, вдыхать его аромат и пить. Не есть, а именно пить. Где угодно. А главное преимущество коньяка в том, что он внешне похож на чай…

Кира вновь посмотрела на часы.

– Здравствуй, Новый день! У меня сегодня плохое настроение. Выбери мне маску, дружище!

Наступивший день «задался» с самого утра. Мало того, что Кира банально проспала, забыв поставить телефон на зарядку, так ещё и шоссе, лежавшее на её маршруте до станции метро, перекрыли, обеспечивая каким-то важным членам беспрепятственный проезд в их лакированных членовозах.

На работе, помимо нагоняя за опоздание от начальства, её ждало ещё одно пренеприятное известие. Заболел курьер, и пакет заказчику ей хочешь-не хочешь, но придётся везти самой. «Эх, нравится-не нравится – спи моя красавица», – обречённо подумала про себя Кира и, напомадившись, пустилась в путь.

Современной постройки дом номер тридцать четыре по Ольгинскому проспекту вальяжно расположился и снисходительно смотрел новыми, зеркальными балконами на своих соседок – невзрачные «хрущёвки» в приближенном к центру районе города. Звук дверного звонка и три щелчка, отворившие её – тяжёлую, вычурную по сравнению с другими, обычными, ничем не примечательными, находящимися на этой же лестничной площадке дверьми – дверь восемнадцатой квартиры представила Кире приятного на вид мужчину лет сорока-сорока пяти и запах художественной мастерской, в котором были намешаны ароматы слабосолёной рыбы, слегка подпорченных кисломолочных продуктов и ещё пышнотелая Кулина его разберёт что. Облачён он был в домашний халат, слегка испачканный акварелью разных цветов.

– О, Форнарина! Аполлон отпустил тебя с Геликона, и ты явилась ко мне! Ты наконец-то пришла в мой мусейон! – мужчина схватил ошеломлённую такой неожиданной тирадой Киру и поволок её, совершенно ничего не понимающую, внутрь квартиры, убранство которой совершенно не гармонировало с современной архитектурой дома.

Три старых комода, старинные часы, зелёный абажур, на котором красовались штаны тренировочного костюма… Это первое, что бросилось в глаза гостье, ещё пару минут назад волновавшейся перед тем, как нажать кнопку звонка.

– О, какие соломенные водопады волос! Какой яхонт губ, какая бирюза глаз! – странный обитатель квартиры насильно усадил ничего не понимающую Киру на стул и стал судорожно что-то писать на мольберте, стоящем в центре большой комнаты.

– Я вообще-то по делу пришла, – Кира, пытаясь прийти в себя от столь неожиданного поведения совершенно незнакомого ей человека, – Мне нужен Павел. Павел Смирнов. Мне вот пакет ему передать нужно…

Она стала вынимать из своей дамской сумочки большой бумажный пакет. При неловком движении из него высыпалась связка писем-треугольников, любовно связанных старой бечёвкой чьей-то заботливой рукой… Кира поспешно сложила их обратно.

– Ну, я Павел, – как-то отстранённо ответил мужчина, продолжив свои порывистые манипуляции, а потом уточнил – Павел Смирнов. К Вашим услугам, моя Форнарина.

– Уж не знаю, кто такая эта Ваша Рина, но это точно не я, – Кира вскочила со стула, на который её усадил этот странный человек…

– Кажется, Вы меня не до конца поняли! Мне нужен Павел Смирнов, – Кира наконец-то пришла в норму, поправила непослушный русый локон и решительно направилась к странному обитателю квартиры, который, как дирижёр двигался перед мольбертом, ловя удачные ноты на палитре и продолжал записывать мелодию образов на его нотный стан.

– Я – Павел Смирнов. Смирнов Павел Павлович. И я так долго тебя ждал! – художник положил кисти и палитру на небольшой столик, стоявший рядом с мольбертом, и развернул его к окну таким образом, что Кира не могла видеть то, что было на нём изображено.

– Вы не можете быть Павлом! Тот Павел, который мне нужен, должен быть значительно старше Вас, – сказала Кира и поймала себя на мысли, что бесповоротно растворяется в глубоком омуте карих глаз своего визави, и даже бархат его длинных ресниц не может дать ей шанса на спасение.