Александр Накул - Целестина

– Вы так много знаете! – сказала она.

– Когда хоронишь мёртвых, обязательно узнаешь что-то и про живых, – кучер вздохнул. – Я же не только репетирую, у меня и настоящие покойники есть. У нас ещё не все офицеры из крепости похоронены… А строем русским и немцам сейчас нарочно ходить приходится. Под Лембергом, знаю, никакого строя не было. Встретились там позавчера две армии: немцы и русские – и сразу забыли, что им офицеры приказывали, а вспомнили, что в газетах читали. Ну солдатики и начали друг в друга стрелять. Сперва из винтовок, потом артиллерией, а бронепоезд «Храбрец» всю эту заваруху из пулемётов поливает.

Офицеры еле-еле сумели солдат остановить, объяснили, что их армии пока ещё не воюют. Только так и дошло до генералов, что солдат распускать нельзя и что, если приходится оставлять город без боя, передавать его надо строем и по порядку. Пока солдат в строю – он всегда на виду, а отпусти его – сразу станет хуже разбойника.

Целестина почувствовала, как в груди набухает горький комок обиды. Не то чтобы она болела за немецких или русских в этой войне. Даже вроде бы родные польские солдаты не вызывали у неё сердечного трепета. Слишком уж быстро капитулировали. Но ей было обидно, что такой большой и замечательный город Брест-над-Бугом ценят настолько мало, что кидают его туда-сюда, словно зачерствевшую булочку в столовой гимназии.

А двоюродный братец по-прежнему молчал… Чтобы отвлечься, Целестина снова принялась изучать советских солдат. Она видела их раньше только на карикатурах – и теперь хотела рассмотреть получше.

Они всё прибывали и прибывали, все с восточной стороны, где вокзал. Всё новые и новые выходили к открытому участку возле городского сада. На улицу Мицкевича, по которой должен был идти бабушкин катафалк, уже и не выбраться. Получается, шансов на удачную репетицию похорон не было с самого начала.

Дорога вдоль рельсов грунтовая. А солдат невероятно много, так что пыль стояла стеной, и было непросто разглядеть даже лица.

«Но ведь мы когда-то большевиков разгромили, – подумала Целестина. – А теперь перед ними даже немцы отступают. Интересно, какая магия так усилила этих русских?»

В гимназии ей что-то рассказывали про чудо на Висле. Целестина не смогла вспомнить подробностей и решила для себя, что на этот раз чуда просто не произошло. А ещё она вспомнила из гимназии, что «наказывал Суворов: без пушек не ходить на ляхов – знал ваш норов!» Значит, русские притащат и пушки. Интересно, из этих пушек будут стрелять по гимназии?

Местные жители тоже смотрели на советских солдат и уже приветственно махали руками. Похоже, они что-то знали. Или на что-то надеялись.

Тем временем поток немецких солдат иссякал. Колонна, что тянулась мимо поворота на Мицкевича, была последней. Целестина выскочила из кареты, заглянула за поворот и увидела, что на перекрёстке с Шоссейной, где садик с астрами и георгинами, мотоциклисты поворачивают на запад, в сторону крепости.

Перед Воеводством возвышался спешно сколоченный деревянный помост – совсем низкий, не выше ящика из-под мыла. И даже там, среди безукоризненных немецких мундиров, – несколько русских шинелей. Целестина заметила, что покрой у шинелей странный, на плечах нет погон, а лица у русских кислые, словно каждый слопал целиком по лимону.

Интересно, что им не нравится? Конкуренты уходят, оставили им целый город. Население радуется. А что до ворчания в колонии имени Нарутовича – сколько бы ни ворчали чиновники на начальство, а циркуляры выполнять будут.

Тем временем русские уже начали строиться. А немецкие офицеры торопливо сбегали с постамента, рассаживались по сверкающим чёрным автомобилям – и вот они уже покатили вслед за солдатами.

Теперь настала очередь Ивонки высказать мнение:

– Форма у русских бедняцкая, – заметила она. – Как мужики одеты, офицера от денщика не отличаешь. Разве такую армию зауважают? Вот у наших панов офицеров форма была что надо. Да и у немцев ничего – им, я читала в газете, все мундиры итальянцы шьют. И пыльные эти русские все какие-то, грязные.

Лицо молодой горничной было исполнено того презрения, какое бывает у гимназисток, когда они пришли в оперу за чужой счёт.

– После марш-броска любой грязным станет, – прокомментировал кучер и закурил папироску, разглядывая передовую колонну. – Это ваши паны-офицеры крепости сдают, чтоб не запачкаться.

Колонна по четверо шла по проезжей части – а рядом, по тротуару, семенили люди в широких фуражках. Они размахивали руками, словно варшавские регулировщики, пытаясь отогнать толпу.