Александр Накул - Целестина

А Бзур-Верещака объяснял ошалевшей похоронной команде, что кутья – это уникальное блюдо, его готовят на поминки только в Кресах Всходних. Потому что это не католическое кушанье, а православное и пришло из Греции. Уже много позже, когда многие из местной шляхты отошли от раскола и сделались добрыми католиками, кутью стали есть и на поминках Церкви Вселенской и Католической…

Целестина тоже с удовольствием уплетала кутью и размышляла, как сделать так, чтобы есть её почаще. Кутья была настолько вкусная, что её не могли испортить даже эти утомительно подробные лекции.

Вот бы умер кто-нибудь из чиновных стариков, важных и бесполезных, которые приходили порой к бабушке решать свои унылые вопросы! Всё равно при немцах они ничего уже не решают. А так – хоть кутьи на похоронах поедим.

Например, вот эти вот охламоны из похоронной команды – они пусть и из местных свинопасов и выглядят в своих костюмах не лучше, чем деревенское пугало, – а всё равно едят кутью каждый день. Потому что прошла пусть короткая, но война и хоронили в городе много…

Однако уже ближе к ужину искушение погребальным столом проходило. Бзур-Верещака обязательно стряпал что-то настолько вкусное, что Целестина даже забывала про кутью – и не вспоминала до следующих похорон. На таких харчах она была готова жить вечно, как тибетские монахи из французских романов.

…Но в этот раз случилась заминка. Катафалк, как положено, добрался до здания банка – и остановился.

Дальше прохода не было. По улице Люблинской Унии, мимо Народного Банка и Управления Воеводством, маршировали солдаты.

Немецкие солдаты были как на картинках – в новенькой форме и сверкающих чёрных касках. Каски похожи на только что вымытые виноградины. Их было так много, что становилось не по себе. Целестина, конечно, не раз видела немецких солдат в городе, но они до сих пор казались ей жуткими чужаками.

За солдатами по шестиугольным плиткам мостовой катились лёгкие танкетки. Среди танкеток были заметны и польские – захваченные в крепости, с торопливо нарисованными чёрными крестами.

А на другой стороне улицы, где, как и прежде, стояли одноэтажные деревянные домики, уже собрались местные жители. Это был тот самый простой народ, который вышел из деревень, чтобы работать на городских фабриках, – в неказистых чёрных костюмах из магазина готового платья, белых кепках и лубяных лаптях вместо сандалий. На лицах отражалась странная смесь из удивления, надежды и отчаянья.

Редкие полицейские пытались оттеснить людей обратно в палисадники. Народу пришло много, как на демонстрацию. Похоже, в городе знали, что здесь происходит, и успели разобраться в этом событии куда лучше, чем те, кто жил в особняке генеральши Крашевской.

– А по какому поводу шествие? – нахмурилась Целестина. Она оглянулась в сторону Андруся, но двоюродный братец хранил молчание.

– Сегодня День святого Фоки, – проявила осведомлённость горничная Ивонка. – А ещё – память целиком умученного Фиваидского легиона.

– Что-то эти солдаты не похожи на Фиваидский легион, – заметила Целестина.

Пока бабушка лежит в гробу, Целестина могла едко шутить за двоих. И это у неё неплохо получалось.

– Они, эти немцы, новое государство строят, – предположила Ивонка. – Может, у них там новые праздники? Или новые мученики?

– А кто это на мосту? – спросила Целестина, повернувшись в сторону железной дороги. Железная дорога находилась севернее, так что было отлично видно, что там стоят другие солдаты, в совсем незнакомой форме. Несмотря на летнее время, они были в шинелях, а на голове пилотки. – Может, жандармерия?

– Красные это, – с чувством произнёс кучер и почесал затылок под цилиндром.

– Это что за армия такая? Пожарные?

– Русская это армия. Большевики. Вернулись, через двадцать-то лет! – и пожилой кучер катафалка тяжко вздохнул, вспоминая что-то своё, ещё из тех времён, когда Целестина даже не родилась.

– А почему они не стреляют? – не отставала девушка. – Я слышала, что русские – враги немцам.

– Сейчас никто не знает, кому он враг. Но немцы с ними воевать пока не хотят. Сама видишь – на Тересполь уходят.

– Что за трусость!

– Трусы эти немцы или нет, а Вторую Речь Посполиту съели. И не подавились.

Кучер был, сразу видно, человек законопослушный. Он даже называл Вторую Польскую Республику её официальным именем. Целестина с невольным уважением посмотрела на круглое лицо кучера, покрытое сетью тоненьких, как паутинки, морщин.