Софья Маркелова - Гнездо желны

Иногда, очень редко, случается так, что я слышу песнь ночного города. Это бывает в те дни, когда вокруг особенно тихо. Молчание мрака вдруг прорезает нежная едва уловимая мелодия, будто прилетевшая издалека и случайно заплутавшая среди многоэтажек и подворотен. Город поёт без слов, убаюкивает своих жителей, принося им дивные сны, и тогда мне хочется верить, что всё в этом мире действительно имеет свою силу. Это любимые слова моей мудрой тётушки Инессы, но вспоминаю я их обыкновенно лишь в подобные таинственные ночи, когда ощущаю себя неотъемлемой частью этого большого города – незримой тенью средь мириад погасших окон.

А с наступлением утра мир как будто вновь теряет глубину и наполняется привычной рутиной и бестолковым шумом. Вот опять пронзительно поскрипывает несмазанными петлями дверь, ведущая в комнату, а на кухне, сцепившись, как две галки, во весь голос кричат друг на друга дорогие тётушки. Порой это кажется таким невыносимым, что вся квартира трещит по швам, как старое платье.

– …Ты не можешь так говорить! Я в ответе за своего сына! – высокий голосок тёти Анфисы вспарывает воздух, разносится эхом по комнатам и звонкими искрами ещё какое-то время мечется в стекляшках хрустальной люстры, венчающей собой потолок нашей прихожей.

– А на тройняшек и гнездо тебе, как всегда, плевать с высокой колокольни?! – отвечает ей низкий и грудной голос тётушки Инессы, которая хоть и не любит подобного рода разборки, но почему-то с завидным постоянством раз за разом становится их участницей.

– София оставила их тебе! Это всё не моя забота!

Я тяжело вздыхаю и пальцем провожу сквозь пламя свечи, зажатой в моих ладонях. Этот скандал идёт уже по третьему кругу который раз на этой неделе, и ни я, ни мои сёстры так и не можем сказать, в чём же заключается его суть, сколько бы ни подслушивали. Итогов у него тоже никаких нет, только всю квартиру заволакивает чёрным смолистым туманом, дышать в котором практически невозможно. То ещё удовольствие бродить после по комнатам, будто где-то неподалёку горят торфяные болота, но почему-то никого это совершенно не волнует.

Палец после свечи мгновенно окрашивается слоем копоти, и я его сразу же без каких-либо угрызений совести вытираю о чистую простыню на кровати. Всё равно не моя – тёти Анфисы, а её вещи совсем не жалко.

– Ты выбросишь их из гнезда, как только появится шанс!

– Будто бы ты с Гаврилой поступишь иначе? – возмущённо восклицает Анфиса.

– Я никогда не прогоню ни его, ни тебя, пока сами не попроситесь!

– Это только на словах! А на деле, знаю я, выставишь за порог, как щенка, потому что печёшься только о своих девчушках!

Громкий удар кулаком по обеденному столу разрывает вязкую тишину, царящую в остальной квартире. Я втягиваю голову в плечи, предчувствуя скорую развязку.

– Пока я – старшая в этой семье, никто не смеет сомневаться в моих словах! – гремит гневный голос тётушки Инессы. Противно скрежещет отодвигаемый стул, и на кухне становится на одну душу меньше. Эта душа, правда, сразу же возникает на пороге смежной с кухней комнаты, где и сижу я на краешке кровати, свесив ноги вниз и ловя капельки воска, сползающие вниз по свече белыми червячками.

– Варя, убери там, – строго просит тётушка и уходит. На моих глазах она поворачивает свой медный ключик в замочной скважине двери, ведущей в кладовку, и сразу же исчезает за ней. Совсем исчезает, покидая гнездо бесшумно, как привидение, и, судя по всему, не намереваясь сюда возвращаться раньше ужина. И куда только она сбегает так рано утром в выходной день?

– Варя, вот и ты, наконец! – едва завидев меня на входе в кухню, нетерпеливо восклицает тётя Анфиса, даже не озаботившись пожеланием доброго утра. – Мы тут с Инессой слегка повздорили… Ну да это не так важно! Мне пора уже бежать.

Она словно не знает, что я опять подслушивала из её комнаты и в курсе всех криков. Трудно, знаете ли, не подслушивать, когда весь дом ходуном ходит от таких воплей с самого утра.

– Варя, ты тут всё прибери! Только тщательно! А то вчера ты ванну вроде бы мыла, а разводы грязи на стенах остались, будто ты её и не касалась, – уже засовывая ноги в туфли в прихожей, беспрерывно бормочет Анфиса. Через пару секунд хлопает входная дверь, и тёти уже и след простыл, как не было.

Остаюсь лишь я, белая истекающая воском свеча и непроглядная тьма, сажей поднимающаяся под самый потолок кухни.