Геннадий Тарасов - Нелюбим

– Нет, – вяло протянул он. – Ничего. Ни единого намека.

– Прискорбно, – с грустным выражением лица закивала женщина, – вы, я вижу, сильно огорчены. Видно, что-то заставляет вас принимать ваше дело близко к сердцу. Не стоит этого делать, молодой человек, поверьте мне, женщине, прожившей в соприкосновении с прошлым очень долгую жизнь. Прошлое, словно шахтер, заваленный каменьями в штольне, ушло и никогда уж больше не вернется. Да, следует найти, поднять на поверхность и воздать почести, и это возможно. Но оживить – никогда. Поверьте, ничто не связывает нас с прошлым настолько, чтобы о нем сожалеть. Простить и оставить, и помнить, сколько хватит сил. Или не помнить, так, может быть, и лучше. Поймите, какая-то часть жизни прошла, но жизнь продолжается, и прирастает она будущим. Живете вы, ваши знакомые и близкие, и на все, что случится с вами в будущем, ушедшее уже не окажет никакого воздействия. По той простой причине, что оно ушло безвозвратно.

Тант слушал ее, прикрыв рукой усталые глаза, женщину, жившую в прошлом.

– Вы не поверите, до недавнего времени я думал так же, как вы, – сказал он. – Но неожиданно оказалось, что жизнь может поставить нас в такие условия, когда оказывается просто необходимо попасть в то самое прошлое, о котором вы говорили. Я убедился в этом на собственном опыте. Оказывается, иногда бывает важно вернуться назад, чтобы оттуда взглянуть на себя в настоящем и решить, как жить дальше? Мне казалось, вы по роду службы должны думать так же. Впрочем, наверное, вы притерпелись душой.

Женщина усмехнулась, раздробив лицо пикселями морщин.

– Ну, не знаю, может и притерпелась. Вы молоды, а у молодость свой взгляд на жизнь, на все. Со временем мир покажется вам иным, мысли – тогда – зазвучат антитезой вашим мыслям теперешним. И в этом случае, да, хорошо бы иметь возможность вернуться, чтобы сравнить, что было с тем, что стало. Хоть чисто из любопытства. Но… раз у вас такой горячий интерес, я бы посоветовала вам просмотреть дела еще года на три вперед – быть может, там что отыщется. У событий бывают отголоски. Исторические афтершоки, так сказать. К тому же, бумага, знаете ли, очень текучее вещество, похлеще ртути, особенно в людских руках. То туда перетечет, то сюда. Только давайте уже завтра. На сегодня рабочий день завершен.

Тант взглянул на часы.

– Ух ты, как поздно! – удивился он. – Время тоже текучая субстанция. Особенно когда его не замечаешь.

На следующий день он отыскал тот список. Но что это дало? Лишь подтвердило существование Ники – до ее исчезновения. Возвращение же, судя по всему, до сих пор не состоялось.

Что же делать дальше?

Пообещав держать его в курсе всего, Тант простился с Альвином и прямо из кафе позвонил в редакцию.

– Где вы пропадаете? – спросила его ответственный секретарь редакции тоном абсолютно честного и безгрешного человека, что сразу заставило Танта насторожиться. – Вас с самого утра требует к себе Редактор!

– И что, до сих пор требует? – поинтересовался Тант.

– Нет, теперь больше не требует, – интонацией секретарь давала почувствовать свое особое место в красном углу. – Как и всякий человек, он имеет право на отдых. Но предупредил, чтобы вы непременно были у него завтра в девять. В девять утра, если вы не поняли.

– А по какому вопросу?

– Вот этого, коллега, он мне не сообщил.

– Жаль, – сокрушился Тант. – А ведь мог бы удовлетворить наше с вами любопытство. Ну, тогда до утра, коллега.

И повесил трубку, не обратив внимания на то, что секретарь на другом конце провода продолжала высказываться по поводу.

На стойке фыркал, бормотал о чем-то, сопел и пускал пар кофейный аппарат.

– Двойной, пожалуйста, – попросил у него Тант. – Пол чашечки…

.9.

Улица Ратуши

Дома он первым делом забрался под душ. Упругие струи массировали тело, напитывали его теплом и энергией. Когда Тант почувствовал, что согрелся достаточно, до состояния сонной одури, он стал медленно выкручивать влево кран холодной воды. Наконец, в висках застучало от смены температуры, сердце заработало в нужном ритме, и организм ощутил наплыв бодрости. Да просто взрыв адреналина! Уф! Долго такое терпеть невозможно! Но он помедлил еще мгновение, потом выскочил из-под воды и принялся с жаром растираться полотенцем.

Что делать дальше, спрашивал он себя? Надо только понять, надо сообразить, настраивал он себя, забираясь в постель и отчаливая на ней, как на плоту, по тихой реке сна, под монотонные, привычные звуки квартиры, все рельефней выступавшие на передний план. Звуки легко и естественно проникали в ткань сна. Ему казалось, что ходики больше не висят на месте, а расхаживают из угла в угол, запинаясь о мебель, задумавшись о том же, о чем и он, а из кухни за стеной вторит им глубокомысленным пофыркиванием холодильник. Что делать, вопрошали они, что делать? И отвечали: думай! Думай!