Вадим Чиндясов - Мальчик из сундука

Второе дно сундука часто манило Стеди к себе. Под его тёмную гладкость можно было уйти надолго. И мальчик часто развлекался этим. Он рисовал себе в уме разные истории, в которых забирался высоко в горы или скакал на коне. Он путешествовал, играл, фантазировал, потому что не мог сделать этого по-настоящему. Но он был счастлив. Хотя со стороны казалось, что он по-прежнему неподвижен и его ничто не интересует, Стеди каждый день двигался вперёд. Его заносило порой в такие миры, что он часто задерживался в своих мечтах и подолгу не покидал их.

Порой он увлекался настолько, что наступало что-то невообразимое. На него обрушивалась нереальность. Предметы вдруг приобретали такие резкие очертания, словно их только что выточили на станке. Даже мягкие вещи вдруг становились остро-гранёными. Воздух тоже набирал резкости и остро свистел, как от ударов клинка. Краски, вкусы, запахи и ощущения приходили в такое трение с его чувствами, что ему делалось больно через некоторое время. Порой он сам не мог выйти из полного приключений мира, который создал, и попросить помощи было не у кого, кроме своих друзей. Всё это происходило в нескольких метрах от докторского кабинета. Снаружи мальчика было невозможно разгадать.

Что начинало твориться вслед за этими приключениями, Стеди никогда не мог запомнить. Его истомлённую голову накрывало мягким и тяжёлым, и это всегда было очень кстати. Он быстро уставал от острых звуков и сдавался непонятной силе. Кованный металл сундука обволакивал его, когда уже не было сил и болела голова.

Когда он приходил в себя, то чувствовал себя отдохнувшим. Куда-то исчезал постоянный страх за свою жизнь – вечный его спутник. От него-то мальчик и прятался под вторым дном – сундука было явно не достаточно.

Тихая жизнь на больничной кровати могла бы продолжаться долго, но однажды Стеди исчез.

Я решился. Без сожалений бросил всё своё отчаянное существование и поехал в город Мастеров разобраться. В те странные дни я был даже рад, что не могу сходу вспомнить, сколько дней мы с Бертом уже не в Большом городе. Я нарочно не сел на поезд, а взял наш пикап. Боже мой, какое же это удовольствие – простор! Это значило – каменная пятерня Большого города отпустила нас.

А дорога ворожила перед нами…

Глаза недоверчиво смотрят на простор до горизонта – они не привыкли так жить! Ярко-красный цвет заливает зрачки. Полуденное солнце безоблачности. Оно так резко выхватило алую краску из встречного автомобиля и бросило прямо в мои глаза, что этот удар цвета даже внутри мозга судорожно всколыхнул что-то – просыпайся!

Я вздрогнул, уставился вдаль и размышлял дальше. Следующая машина. Теперь холодно-белоснежный всплеск. В жизни я не помнил такого пробуждения, такого бешеного цвета! Сухие и вялые будни так жадны на подарки… Я припоминал. Конечно же, это растет из моего детства. Да, это и есть живой кусочек моего детства. Я дождался – воскресают запахи души. Ведь я знал их когда-то, это точно, я даже писал их! Они роились вокруг – непонятные слепки в воздухе, и их не чувствовал нос.

Но они точно есть – эти запахи. И как раньше, надо просто идти на них. И ты видишь: за безупречным фасадом – гнилозубый запах несвежей души. Серый, как мешок грубой муки. Или наоборот, неукротимый колокольчиковый невинный запах детства. Неужели когда-то я мог видеть мир так остро?

Мы уехали с псом ровно в полдень – заперли на замок свои каменные углы и пыльное напряжение Большого города. Быстрый прыжок в автомобиль, и вот мы уже вырываемся к краям гигантской чаши, в которой плещется водоворот живых миллионов. Обычно эта воронка поглощала, закручивала и втягивала в себя, но нас она отбросила на край. Человек и пес, мы вдвоём ясно чувствовали дыхание города в спину. Оно было тревожно и вопросительно. Я и сам не знал, когда вернусь и зачем вообще еду.

Тревога о том, что ждёт меня дальше, заставляла разжиматься пальцы на руле и покрывала испариной лоб… Успокаивало только одно – впереди нас ждёт старый дом. Мой дом. И само собой пришло умиротворение. Потом удовольствие широкой дороги. Будь что будет.

Время отсчитало конец пути, и вот уже наш старый городок выглянул из-за густых деревьев. Набежала пелена облаков, и солнце ослепло. На мостовую сразу же легли тени, и она из гладкого белого ковра превратилась в рябые обломки. Я, наконец, остановился. Дальше придется идти пешком. Машине и так уже досталось, когда мы вползали на здешний проселок. С дорогами здесь всё было как раньше. Этот город всегда дружелюбнее был настроен к пешему, чем к конному.