Вадим Чиндясов: Мальчик из сундука

Меня отныне не отпускала затея съездить в город Мастеров, хотя я и зарекался когда-то. Но вдруг я наткнусь там на этого, как две капли похожего на меня, мужчину? Как ни была удивительна была вся эта история, я спокойно принимал факт, что тот, другой человек тоже был живописцем. Город Мастеров был настоящей кузницей, из которой нет-нет да и выходили в мир таланты. И неспроста – художественные школы и училища были там одними из лучших в стране.

Ехать было боязно, несмотря на любопытство. Ведь там остался стоять мой дом и мастерская. С ними у меня были связаны все мои радости и самое чёрное горе, из-за которого я бросил всё и уехал оттуда, надеясь, что навсегда.

И вот я сидел у своего дома и думал нарушить свой зарок и ехать. Работу после странной ночи я проспал и теперь придумывал, что буду рассказывать. Мне нужно было сменить цифры на цвета хотя бы на несколько дней.

И разве кто-то мог не поехать туда на моём месте?

Стеди сидел на каменном крыльце перед домом, который назывался пансионат, и вслушивался. Он часто так делал, когда хотел выделить из звуков вокруг самые основные. Обнимал железные перила и ждал. Ему всё время думалось, что это можно сделать, ведь папа рассказывал, что шум – это клубок звуков. А вдруг ему удастся потянуть за хвост клубка и услышать что-то главное, основное?

Он мог выслушивать ручей, шум ветра в ветвях и птиц часами. И он ни капли не уставал. В конце концов, звуки начинали заостряться и появлялись голоса. Стеди научился узнавать по голосу всё вокруг.

Люди вокруг считали его недалёким, даже отсталым. Наверное, они были правы, ведь он всё время был словно запертый ящик, в который не получалось ни вложить, ни изъять. Но они не знали Стеди. Те, кто его знал, никогда не сказали бы так об этом каменном мальчике.

К тому же Стеди иногда приоткрывал крышку своего уединения, нечасто и осторожно, когда никого поблизости не было. Вдали гудели машины, иногда в небе показывались самолёты. Стеди был очень наблюдательным, и слышал, как за эти годы изменились звуки машин – постепенно, день за днём. Никто этого не слышал, а он слышал. Даже растущие с годами деревья меняли свой шум с возрастом.

Из сотен шипящих, глухих или пронзительных звуков внимательный мальчик улавливал обычно один – самый главный и точный. И останавливался на нём.

Летели часы, и Стеди сидел неподвижно, глядя в пространство и вслушиваясь. Люди вокруг не знали, куда. А он не объяснял им. Он жил в этом месте уже больше пяти лет, и сам не знал, что он здесь делает. Неотчётливо он помнил, как его привезла полиция. Это было так давно… Но отчего с ним всё это время рядом не было папы, он не знал.

Тогда ему было всего шесть лет, и доктор Агрени, казалось, был значительно моложе. Во всяком случае, за эти пять лет он заметно поседел и стал как-то суше. Со Стеди энергичный доктор был по-прежнему приветлив, но, кажется, никак не мог найти общего языка, как ни бился. «Наверное, он устал и просто отступился и решил мне не мешать», – думалось Стеди. Агрени предоставил мальчику свободу жить своей жизнью. Верных средств лечения для таких детей не существовало, как не существовало и стопроцентной психотерапии. Мальчик просто ни с кем не разговаривал. Доктор пытался пробиться к нему годами. Но ответов от Стеди он не получал. Вообще. Вечно отсутствующему мальчику давным-давно, ещё до пансионата поставили диагноз аутизм, и год от года диагноз обрастал другими, ещё менее приятными подробностями.

Шли годы, и Стеди – «ребёнок в сундуке» – никак себя не проявлял. Он с понимающим видом вслушивался в себя. Откуда было знать другим, что находилось там? Правда, одно занятие, которому мальчик предавался с видимым удовольствием, всё же было – рисование. Мальчик убеждался, что никого вокруг нет, и принимался за карандаши. Доктор Агрени постоянно снабжал его бумагой и карандашами, а потом и красками. Казалось бы, обычнейшее занятие для ребёнка, но для Стеди оно было так важно, что он начинал беспокоиться и нетерпеливо искать, на чём бы нарисовать, если не находил бумаги. Однажды он нарисовал на крашеной стене своей комнаты какие-то рисунки, а потом попытался забрать свой рисунок вместе с поверхностью. Стена была вся изодрана, но доктору Агрени удалось разглядеть расцарапанные фигурки на стене. Каллиграфия рисунка его поразила.

Доктор думал недолго. Пока мальчика вывели на прогулку успокоиться, он сфотографировал рисунок, после чего велел закрасить стену. Одну фотографию отдали мальчику. Стеди внимательно осмотрел снимок, стену и, кажется, успокоился.