Нелли Мартова - Ветер, ножницы, бумага, или V. S. скрапбукеры

Инге захотелось выключить свет, забраться с ногами на подоконник и представить, что все как раньше. Сейчас зайдет мама, снова будет ругаться, что она сидит в темноте, и позовет на чай с блинами и вареньем, и в комнату вместе с ней влетит облачко сизого блинного дыма. Неужели больше никогда-никогда не будет маминых идеально круглых блинчиков и по-домашнему сладкого клубничного варенья? Вот бы разрешить сейчас себе на секундочку вопреки здравому смыслу поверить, что они живы, и как легко бы сразу стало дышать! Она сглотнула, прогоняя подступивший к горлу комок. Уж чего-чего, а слезу из нее невозможно вышибить даже дубинкой.

Инга стряхнула оцепенение, умылась и тут же оглушила квартиру, уже привыкшую к тишине и покою, бурной деятельностью. Повсюду зажегся свет, забормотал телевизор. Вскоре квартира засверкала чистотой, а вещи узнали, что такое безупречный порядок – когда стаканчики в буфете стоят на одинаковом расстоянии друг от друга, а прихватки и кухонные полотенца выложены как на витрине магазина, хоть телевидение в гости приглашай, снимать передачу «Образцовые домохозяйки».

После уборки Инга включила чайник, но тут же представила, как будет пить чай с засохшими сушками на опустевшей кухне, где висит в углу мамин передник в рыжих пятнах специй, где лежит на подоконнике вечная кипа журналов отца, только никто уже не подойдет и не потреплет по плечу, и взгляд сам собой упал на початую бутылку коньяка на полке. Она сполоснула рюмку и налила до краев. За что же выпить? Родители пропали без вести, не где-нибудь в тайге, а в самом что ни на есть эпицентре цивилизации, на Лазурном Берегу, в Ницце. Прошло четыре месяца, и полиция официально сообщила, что они утонули, а тела унесло в море. Надо бы заказать в церкви заупокойную службу, устроить поминки да заняться переоформлением квартиры. В конце концов, смерть – единственная в жизни штука, с которой Инга согласна смириться, да и то нехотя.

Но с другой стороны, мама не умела плавать и никогда не заходила в воду дальше, чем по пояс, а отец вообще не любил воду, предпочитал лежать на пляже с газетой. Да и май – не самое приятное время для купания. Инга так долго не хотела приходить в их квартиру, словно сам факт ее прихода означал: она поверила, что родители никогда не вернутся. Надо признать: верить, что они живы, – глупо. Так глупо, что от одной мысли начинают разламываться виски, и сводит живот от нестерпимой, как жажда, надежды. Инга подняла рюмку, рука мелко дрожала, губы не слушались. Нет, она не будет их поминать. Ни за что.

– Ваше здоровье, – прошептала она, сделала глоток.

Раздался ехидный звонок. Инга вздрогнула. Мама смеялась: «Наш звонок – как будто чертик хихикает» – а отец отвечал: «Ну да, правильно, возмущается – ну кого там еще черти принесли?» Открыть бы сейчас дверь, а там мама с папой улыбаются: «Мы ключи потеряли».

Но черти принесли усатого рыжего человечка лет пятидесяти, тощего таракана-прусака, один взгляд на которого вызывал смутное отвращение и желание прихлопнуть его тапкой.

– Инга Иннокентьевна? – спросил он с порога.

Она молча кивнула.

– Разрешите войти? Мне нужно поговорить о ваших родителях.

Вместе с человеком-тараканом в прихожую ворвался резкий запах одеколона. Костюм на нем был явно недешевый и сидел отлично, но желтоватый оттенок галстука никак не подходил к серому пиджаку и уж тем более к чересчур бледному лицу. Инга поморщилась, что-то внутри нее едва уловимо напряглось, как у мышки при виде кота на другой стороне улицы.

– Как здесь стало уютно, когда появились вы. Меня зовут Артур Германович, вот моя визитка, – сообщил он и огляделся по сторонам. – Присядем где-нибудь? У нас будет долгий разговор.

– Только ботинки снимите, пожалуйста, я только что полы вымыла.

Он рассказывал долго, подробно, обстоятельно, один за другим доставал из гладкого кожаного портфеля документы и раскладывал их перед Ингой. Мягкий голос обволакивал, окутывал туманом цифр, от которого раскалывалась голова и путались мысли. Таракан выкладывал сведения с неспешной неотвратимостью, и с каждым его словом Инге все больше и больше становилось не по себе, словно прямо на нее из тумана двигался огромный бульдозер. Она и понятия не имела, что родители задолжали так много денег, да еще этому неприятному типу. Но прямо перед ней лежали расписки, и трудно было не узнать родной почерк.

– Инга Иннокентьевна, поскольку ваши родители официально признаны погибшими, теперь вам придется отвечать за их долги.