Жан-Клод Мурлева - Зимняя битва

Ну и пусть. Она видела Небо, и Небо одарило ее силой. Катарина снова легла, преисполненная спокойного мужества.

«Не переживай за меня, Милена! Иди, куда должна идти! Соверши то, что ты должна совершить! Я выстою – ради тебя, ради Хелен, ради всех нас! Не бойтесь, девочки: малышка Катарина Пансек видела Небо, теперь она выдержит все! Малышка Катарина вас здорово удивит!» Платок у нее стал мокрым от слез, но – не радуйтесь, Мадам Танк! – это не были слезы тоски или страха.

Мерлуз не обманула. На следующий день Катарину навестили. Она так и подскочила, когда в замке заскрежетал ключ. В глаза ударил свет фонарика.

– Ваш паек!

Приземистая тетка поставила на топчан поднос с куском хлеба, миской, кувшином воды и стаканом.

– Ешьте, пока я вынесу ведро!

– Вы не скажете, который час?

– Я не имею права с вами разговаривать, – сказала женщина и вышла, не забыв запереть за собой дверь.

Катарина залпом выпила добрых полкувшина. Оказывается, она умирала от жажды. Нащупала ложку и попробовала содержимое миски. Вареная фасоль. Еле-еле теплая. Катарина проглотила несколько ложек, надкусила хлеб – он показался ей чуть ли не лакомством. «Хлеб оставлю, – подумала она, – буду отщипывать по крошке». Спрятала его под одеяло и заставила себя съесть всю фасоль.

Уже через две минуты женщина вернулась. Поставила ведро на прежнее место и посветила на поднос:

– Доели?

– Да, – сказала Катарина. – А вы… вы работаете в интернате? Вы здесь недавно? Я вас раньше не видела…

– Я не имею права с вами разговаривать, – повторила женщина. – До завтра.

Она забрала поднос и ушла.

Оставшись одна, Катарина долго лежала, уставясь в темноту, с каким-то странным ощущением сна наяву. Она могла бы поклясться, что голос этой женщины ей откуда-то знаком.

Коротать время оказалось нелегкой задачей. Катарина перепробовала все способы. Восстанавливала в памяти все стихи, которые знала в детстве, выстраивала по алфавиту географические названия, имена мальчиков, имена девочек, названия деревьев, животных. Сколько это заняло времени? Два часа или несколько минут? Не поймешь… Заняться устным счетом… что ж, почему бы и нет? Она стала повторять таблицу умножения.

На второй день опять пришла та же женщина, и все повторилось с той единственной разницей, что вместо фасоли в миске оказалась вареная картошка.

На третий день Катарине почудилось – или это слух у нее так обострился? – что ей удается расслышать какие-то звуки, доносящиеся сверху, из столовой: шаги, звон посуды, скрежет отодвигаемых стульев, но так неясно, что она так и не поняла, примерещилось ей это или нет.

На четвертый день она неудачно чиркнула спичкой, и та погасла, не успев загореться. Катарина была просто в отчаянии. И в этот же самый день тюремщица, уже выходя из карцера, обернулась в дверях и спросила:

– Ваша фамилия – Пансек?

– Да, – сказала Катарина.

Женщина секунду-другую стояла, безмолвная и неподвижная, потом ушла.

На пятый день у Катарины разболелось горло и начался сильный кашель. Она заметила, что ей все труднее становится вести счет дням. В голове все как-то путалось. Единственным, что позволяло ориентироваться во времени, было количество оставшихся спичек, поскольку она сжигала по одной в день и то и дело их пересчитывала. Три спички… Всего три… Еще три дня можно будет видеть Небо… А потом? Где найти сил, чтоб выстоять?

На шестой день женщина снова остановилась в дверях и продолжила фразу, оборванную накануне. Как будто с тех самых пор ни о чем другом не думала:

– Пансек… Катарина?

– Да, – ответила Катарина, сидя на топчане и дрожа от озноба.

Помолчав, женщина бросила:

– Сейчас девять часов вечера. Я всегда прихожу в это время. Вот кувшин с водой, я оставляю вам около двери. До завтра.

Этот голос… На какую-то долю секунды Катарине показалось, что она вот-вот вспомнит имя женщины, оно прямо-таки вертелось на языке. Вот-вот сорвется с языка, вот-вот всплывет со дна души. Но едва дверь закрылась, имя ускользнуло, и Катарина поняла, что не может его вспомнить. Ей не то снилось, не то виделось что-то запутанное, где были какие-то пожары, и звон ключей, и полчища насекомых, и Мадам Танк, орущая: «Простите, ЧТО?» Битый час она искала спички у себя в волосах и только потом вспомнила, что в первый же вечер переложила их в карман.

Когда на седьмой день женщина вошла в карцер с подносом, Катарина не смогла встать. Женщина подошла, положила фонарь на топчан и помогла ей сесть.