Антон Карелин - Книга Холмов

— Я в жизни никого не убивал, — буркнул Кел, но тут же обернулся. — Правда ведь, никого, подтвердите?

— Правда, — согласилась Анна. — За все наши странствия никого даже не ранил.

Он кивнул и снова отвернулся.

— Ясное дело, хороший ты человек, — согласился Дик. — Очень хороший. Но дослужился до серебряной бирки, несешь службу в Ничейных землях, в древних Холмах. И вот засада: то, что ты за время службы никого не убил, это не достижение, светлый. Это значит, что кто-то убил их за тебя.

Сказав это, он двинулся за Алейной, за громыхающим броневагоном вслед.

Кел дождался, пока он уйдет, и спросил у оставшихся:

— Вы все доверяете Хальде. Наверное, и я доверял, пока помнил. Но сейчас не помню, и я вот никак не пойму. Если она все знает лучше людей, и всегда мудрее их на голову… пусть так. Но сколько пройдет времени перед тем, как все на свете станут жить по ее указке и делать все, как она говорит? И что это будет за жизнь?

Алейна шла вперед, и лошади шли с ней вместе. Она смотрела на солнце, деревья, на ветер и листву, слушала пение птиц и странные, пронзительные вскрики рогатых зайцев величиной с кабанов, которые не пугались людей и копались в корнях деревьев в поисках клубней и желудей.

Включить трек: Real hero, real human being

Девушка шла здесь, посреди нависшей громады леса, по дороге из старых темных камней, на которой не отпечатывались следы проезжающих и проходящих. Кто построил эту дорогу, когда и зачем, почему отрезок земли внутри Холмов был вымощен, как столичный тракт? Лисам уже не узнать ответов на эти вопросы. Но сколько бы столетий она не стояла, по этой дороге туда и обратно тянулись невидимые следы: тех, кто бежал от врагов, и тех, кто стремился к друзьям. Следы тех, кто бредил, и кто мечтал. Кто созидал, и разрушал, любил и ненавидел, прятал и искал.

Алейна шла вперед, и перед ней расстилались тысячи, миллионы следов, которые всю жизнь окружают нас, оставаясь невидимы, а сейчас проступили перед девчонкой, как фантастический, бесконечный переплетающийся узор.

Она видела, как следы Густава Фероги по кличке Чернопес пересекаются со следами двух пареньков из Рынки, везущих заболевшего отца в Мэннивей, видела, как Чернопес смеется, выкидывая мужчину, стонущего в беспамятстве, из повозки, а младшего из сыновей хватает за шею и заставляет ехать с ним. Как он пьет во все горло и избивает мальчишку, а потом, не рассчитав силы, сворачивает ему шею за пустяк. Как он плачет над телом мальчишки, вытирая красное лицо пятерней, а потом снова пьет, и во все горло смеется, и едет дальше. Теперь этих следов не было, они оборвались там, у тернового куста. Чернопес не преградит дорогу сыновьям.

Лихой убоец по прозвищу Костогрыз и два его брата не ворвутся в домик на отшибе Шпона, и не устроят там веселуху, а затем не сожгут скособоченную избу дотла, скрывшись в ночи, оставив за собой пять тел, да еще задушенного цепью пса.

Игнис достирает белье в реке. Марек выйдет в поле к отцу, и принесет ему обед.

Десятки следов пересекаются с другими десятками, меняют траекторию, припускают вперед или возвращаются назад, уступают дорогу друг другу или идут вместе, бок о бок. Сходятся и расходятся с сотнями, а сотни с тысячами, а тысячи с неисчислимыми мириадами — свиваясь в какие-то импульсы, потоки, закономерности, может, высшие символы судьбы, а может ноты музыки, играющей в струнах времени.

Алейна убила восемь человек, и спасла двенадцать, дальнейшее терялось за горизонтом событий. Стоило ли оно того? Стоило семнадцатилетней девчонке становиться убийцей? Радость затеплилась в сердце, когда она шаг за шагом увидела дорогу каждого и поняла, что поступила верно.

Память Матери ненадолго коснулась жрицы, соединилась с ней, чтобы девочка смогла увидеть, как следы других, давным-давно прошедших по дороге людей, влияют на нас, и главное, как мы повлияем на тех, кто идет за нами следом.

Хрупкий человеческий разум не в состоянии вместить всей огромности этого узора. Да и Богиня видит не все, а лишь малую, крохотную часть взаимосвязей, испещривших дороги мира. Но эта малая часть настолько шире одной человеческой жизни и даже одного поколения, что сейчас у Алейны по щекам текли слезы от осознания, как все устроено, и насколько мир больше, в бесконечную ширь и глубь больше нее самой.

Видение гасло, разум складывался из божественной широты восприятия в узкий конус взгляда из плена маленькой черепной коробки. Но хоть жрица и не могла осознать все, что увидела, коснувшись памяти Богини, она поняла смысл, и этого было достаточно.