Антон Карелин - Книга Холмов

Ричард тут же вскинул лук, а Дмитриус руку, чтобы выстрелить, им просто нужен был повод. Но Кел ждал чего-то в этом духе и был готов, он подскочил и закрыл пленника собой.

Анна развернулась, все в ней хотело отшвырнуть легкую, худую фигуру друга, подскочить к вонючему риндану и голыми руками превратить его морду в кровавую отбивную. Но остановилась, тяжело дыша, потому что внезапно поняла, насколько Келу сейчас тяжело. От его личности остались лохмотья, он осознает это, чувствует свой распад. Внутри пустота и страх, ведь скоро никакого Кела и вовсе не останется, да был ли он вообще, и кто таков? Кел не знает себя, и хватается за единственное, что еще осталось: за стремление к благородству, к справедливости; цепляется за остатки человечности, честность к своим и чужим. Руки раскинуты в стороны, пальцы сжаты, на лице весь груз сомнений и чувств, весь белый с черным, как «да» и «нет», которые сплавились друг с другом и не могут разойтись каждый в свою сторону — его перекосило от невозможности решить дилемму с пленниками так, чтобы и волки были убиты, и овцы целы. А Анну корежит от самой необходимости эту дилемму как-то решать. Ведь Лисы исследователи, бойцы, странники, беглецы; иногда попадатели впросак, но нередко герои мудрых и нетривиальных решений. Но не судьи и не убийцы.

Кел закрывал своим телом человека, который убил бы его, не раздумывая, если б мог. Который оценивал все споры и терзания Лисов, как метания слабоумных дураков. И сейчас смеялся, захлебываясь ругательствами, потому что в башке у него умещался главным образом текущий момент, без места на рефлексии о прошлом и закутка планов на будущее. Только сейчас, а сейчас весело и смешно, как удачно я пнул эту гниду!

— В твоем случае, светлый, красивый жест теряет в силе, — прерывисто выдохнул Ричард, все еще удерживая натянутый лук. — Тебе-то от выстрела ничего не будет.

— Вот и прекрасно, — отрезал тот, — не хватало помереть от выплеска хаоса в безумной голове.

— Это у меня безумная?! — колоколом загудел Стальной. — Не у сумасшедшего, который все забыл и против своих выступает?! Не у доброй жрицы, которая половину боя провела, спасая врагов, когда друзья ходили по краю и чуть не погибли?! У меня?!

— Хватит! — голос Алейны был непривычно-жестким. — Я поняла, как быть.

— Как? — спросили человек десять сразу.

Вместо ответа Алейна воздела руку к белой друде, и впилась в нее взглядом сверкающих глаз. Крылатая издала трельчатый звук и снялась с ветки, перелетела на крышу броневагона, уселась на ловец радуг. Замерла, глядя круглыми, как зеркальца, глазами на девчонку.

— Ты получила своих пленников. Они вернулись?

Друда медленно качнула головой. Да.

— Главарь сам убил человека, который их унес. Они видели?

Да.

— Мы убили одного из лучников, в бою. Еще один из пойманных в терновник умер от вашего яда. Уже трое людей за одну друду. Достаточно?

Да, помедлив, кивнул белый дух.

— Отпускайте пленных, — сказала Алейна. — Ведите их сюда.

— Что?! — взорвался Дмитриус.

— Ани, пошли свою тень на гребень, пусть притащит труп, — не слушая его, приказала девчонка. — Его нужно захоронить так, чтобы ни тело, ни душу не смогли использовать низверги с ближних рунных Холмов. Я знаю, как.

— Алейна, — сказал Ричард таким тоном, что было ясно, он ждет объяснений, а не приказов.

— Послушай, Дик, — ответила жрица, в руках которой загорелся, засиял целительный свет. — Ты помнишь, сколько раз Хальда оказывалась права?

— Помню, — кивнул рейнджер, — причем тут это?

— Притом, что я знаю, как надо сделать. Поверь мне.

Анна с трудом подавила стон облегчения, когда боль ушла, а кровь выветрилась, обращаясь в энергию виталиса и вливаясь обратно в зарастающую рану.

Наступила пауза. Винсент молчал, внимательно глядя на друзей. Дмитриус хотел что-то сказать, но Ричард внезапно опустил лук и положил руку на стальное плечо.

— Убери все оружие в подпол, — попросил он. Затем глянул на висящих.

— А вы не дергайтесь. Жрица Матери добра. Но дайте нам только повод.

Кел смотрел на Алейну не просто с благодарностью, а даже с каким-то тихим счастьем. Он явно не верил, что удастся отстоять пленников, и защищал их просто потому, что не мог иначе.

А висящие улыбались и щерились, кто-то не сдерживал презрительной радости, кто-то не мог ее спрятать. Мягкотелые местные слушаются девчонку с единорогом на груди. Пляшут под дудку Богини. Тем лучше. Сейчас наших станет много. Мы посмотрим, приценимся. Придем в себя.