Андрей Басирин - Убить Ланселота

— Держите мерзавцев! — визжал король. — Поймаа-а-ать!

В туман полетели сети. Когда пар рассеялся, взглядам аларикцев предстал Оки. Спеленатый сетями по рукам и ногам, маленький тан яростно верещал и ругался. Меч Ланселота он так из рук и не выпустил.

— Где Хоакин, мерзавец?!. — обрушился на него Финдир. — Под суд пойдешь!

— Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!

Длинная Подпись стряхнул с себя бухгалтеров.

— Бежал! — взревел он. — В портал нырнул, паскуда!

— В какой?

Варвары с надеждой уставились на снег перед порталом. Но нет. В беготне и суете все следы Ланселота оказались затоптаны.

Зеркало загудело, подобно гонгу. Огоньки свечей покачнулись, выплюнув к потолку черные струйки дыма. Миг — и они вновь горели ровно и ясно. Храмовая безмятежность стояла на страже самой себя. Какие бы катаклизмы ни происходили в мире, покой Эры Чудовищ оставался нетронутым.

Хоакин огляделся. После звенящего холода Урболка воздух храма показался ему обжигающим. Меж мраморных колонн колебалось марево, черно-красные плитки пола блестели, словно облитые маслом.

— Уррра! — Гилтамас и Маггара принялись выписывать сверкающие зигзаги в воздухе. — Спасены! Спасены!

— Еще не совсем.

Хоакин взялся за подсвечник и ударил в зеркало, откуда только что выбрались беглецы. Раз, и другой, и третий. Во все стороны полетели осколки.

— Прекрасно! — Огненная ящерка у ног стрелка прищелкнула хвостом, — Сие знаменует наше спасение. Не будем же медлить.

— А ты кто такой? — поинтересовался Хоакин. Ящерка показалась ему похожей на Инцери, но выглядела покрупнее и помускулистее. В ее… его фигуре не было и следа девичьей хрупкости и утонченности. На голове огненная корона, да и голос — голос пусть юношеский, но властный. Принадлежащий существу, которое привыкло повелевать.

— Мое имя — Дамаэнур, — поклонился элементаль. — Я — принц огненного плана и явился в этот мир за своей невестой.

— Ты вовремя, друг. Не знаю, как бы мне пришлось разбираться с варварами… Я в долгу перед тобой.

— Не стоит об этом. Его преосвященство — мастак на разные фокусы. Разбитое зеркло его надолго не задержит.

— Точно, — поддержала Маггара. — Будь он верблюдом или канатом, пролез бы в игольное ушко.

— Так что же мы ждем?

И они двинулись в путь.

Если следовать логике вещей, стрелок никогда не видел Лизу. Бизоатон наложил заклятие до того, как Истессо встретил Фуоко. Но любовь не подчиняется обычной логике. Ей плевать на заклятия и хитроумные планы королей. Память Хоакина была чиста, но отчего так колотилось его сердце? Есть что-то, что располагается за рассудком и памятью. Что-то, что живет, даже когда человек не властен над собой. Заклятие Бизоатона бесследно выглаживало боевые шрамы на теле Хоакина, но тонкую силу, что вошла в его сердце, уничтожить не смогло.

— Хок, ты молчишь… — Маггара тревожно посмотрела на стрелка. — Что с тобой?

— Ничего. Это мои последние часы под заклятием неизменности. А что потом, не знаю.

— Меняться всегда страшно, — заметил Дамаэнур. — Мы, элементали, проходим через множество превращений. Искра, пламя, саламандра, феникс. Каждый раз — будто последний. И мы дрожим: вдруг в своих метаморфозах затронем нечто изначальное? Что-то, что составляет основу нашей природы?

— Да… — Шаги Ланселота стали глуше. На черно-красных плитках появились ковры. — Я слишком привык к заклятию… Я стал им пользоваться, обжился в нем, обустроился. Слышишь, Маггара? — Он обернулся к фее. — Это очень удобно: чихнуть и стать непонимающим. Ребенком, которого ведут за руку, которому объясняют, что делать. Что есть добро, а что — зло.

— И часто ты прибегал к таким трюкам? — спросил вдруг Гилтамас. Стрелок услышал в его тоне нотку презрения: сильфы болезненно воспринимают ложь. — Прятаться за увечьем… Это как притворяться больным, чтобы за тобой ухаживали.

— Да, наверное, — медленно произнес стрелок. — Я попробовал всего один раз. Там, перед порталом.

Когда погиб Ойлен, когда стало ясно, что все вокруг — ложь и обман, а Ничевоенное Готтеннетотское Передмолчание — лишь предлог для грабежа и убийства, Ланселот затосковал. Мучительно захотелось чихнуть, погрузиться в сладостные волны неведения, стать куклой на ниточках. Но спасительный чих не приходил, и Хоакину пришлось притвориться. Странно, что Финдир — сердцевед и знаток душ — ему поверил. Видно, очень хотел поверить. Ложь сплелась с ложью и враньем же обернулась. Но скоро этому придет конец.