Ева Феллер - Золотой Мост (ЛП)

Все остальное переводилось самостоятельно и безупречно, даже если сам не замечал, что говоришь на иностранном языке. Жалко только, что этот милый трюк не срабатывал в настоящем. Я бы могла несколько раз прекрасно извлечь из этого выгоду.

Со стороны Филиппа послышался стук, это он стучал в дверь.

— Сесиль, ты меня слышишь? — сказал он приглушенным голосом. — Открой, пожалуйста! — Потом он повернулся ко мне и сказал: — Раньше девяти, к сожалению, не получиться. У меня еще есть и другие обязанности.

—Давай перейдем на «ты»,— предложила я. Это развивает дружественные отношения и располагает помогать друг другу. Надеюсь. — Зови меня просто Анна.

— С удовольствием, — сказал он. В темноте я не могла видеть его лицо, но его голос звучал приятно удивленным.

— Возможно, ты сможешь уладить свои дела и прийти немного раньше.

— Я посмотрю, что можно сделать.

Позади него стало светло. Ставни распахнулись, и в свете маленького мерцающего ночника появилось заспанное лицо, обрамленное светлыми растрепанными волосами. Кроме головы, ничего не было видно. Должно быть, это Сесиль. Не было похоже, что она прибывала в хорошем настроении.

— Сейчас середина ночи, — жаловалась она. — Ты же знаешь, что я поздно ложусь и что мне обязательно нужно выспаться. Нельзя ли было подождать до завтра?

— Мне очень жаль, что я беспокою тебя, но по-другому никак нельзя. У меня гость для тебя.

Филипп слишком уж часто извинялся, что произвело на меня хорошее впечатление, но не подняло настроение Сесиль. Даже тогда, когда Филипп немного отошел в сторону, чтобы она смогла лучше меня разглядеть.

— О, господи, — сказала она. Это могло означать все что угодно, начиная от «Кого это он снова притащил?» или « Исчезнет ли она, если я просто закрою ставни?» до « Это там на ней мешок или платье?».

Ставни закрылись. Значит, второй вариант.

— Попытаться стоило, — вежливо сказала я Филиппу, который не двигался с места. — Спрашивается, где мы теперь возьмем фонарь?

К моему удивлению, вскоре открылась дверь, и я смогла увидеть Сесиль во весь рост. Она была почти такая же высокая, как Филипп, но значительно крупнее сложена. На ней была ночная рубашка, больше оголяющая, чем прикрывающая тело. Филипп немного дольше, чем положено, рассматривал ее, прежде чем стыдливо отвернуться в сторону. Я, напротив, совсем не стеснялась, в конце концов, девушкам не запрещалось друг друга разглядывать. Кроме того, я должна была у нее ночевать, и, конечно же, я не могла смотреть куда-то мимо нее, к тому же это было практически невозможно.

Ее пышные формы так выпирали из короткой сорочки, что если бы Плэйбой на тот момент существовал, он бы сделал ей соответствующее предложение. Она не была толстой, просто у нее были феноменальные пропорции, и все это, конечно же, без единого грамма силикона. Так как я была на голову ниже ее, ее выступающие округлости неизбежно первым делом бросились мне в глаза (думаю, она носила 80 D). Ее лицо было таким же эффектным.

Я смогла толком разглядеть его, только когда она убрала со лба свою растрепанную гриву и подняла лампу, чтобы лучше рассмотреть меня. Она выглядела как девушка-викинг - крепкая деревенская красавица с лицом в форме сердца, серебристо-белыми локонами и голубыми глазами, вероятно, лет двадцати.

Она разглядывала меня, нахмурив лоб.

— Боже мой. Это создание босиком, что ли? И что это за платье?

— Ее зовут Анна, — сказал Филипп. — Она бедная сиротка из села.

— Просто проездом, — добавила я, чтобы у нее не возникло подозрение, что я собираюсь у нее дармоедствовать. — Завтра утром меня уже тут не будет.

Сесиль покачала головой.

— Ее платье ужасно. Но она не выглядит беспризорной, и хорошо откормлена. — Видимо, она разбиралась в существенном. — Эти сказки о бедных девочках-сиротках ты можешь рассказывать кому-нибудь другому, Филипп.

Я вспомнила, что Бартоломео - это был венецианский гонец в 1499 году - после того как я впервые попала в прошлое, также пытался одурачить мою тогдашнюю хозяйку комнаты, рассказывая ей похожие выдумки о моем происхождении. Видимо, выдуманные биографии для таких случаев были одинаковыми, прежде всего, одинаково глупыми.

В этом месте я посчитала нужным вмешаться.

— Вообще-то мои родители еще живы, — сказала я. Причем я тут же поняла, что это неправда, потому как они оба еще даже не родились. Когда я думала об этом, мне пришлось сглатывать слёзы. Мне нельзя было даже начинать вдумываться в это. — Но они очень, очень далеко. Поэтому у меня сейчас нет настоящего дома. Я абсолютно неприхотливая. Например, что касается завтрака или прочих вещей..., — устало завершила я.