Константин Соловьев - Урод

— Да, настоящий.

Злость покинула его полностью. Осталась лишь занимаемая ею раньше пустота.

— Ты ведь тоже его ненавидишь, да? — спросил глухо Крэйн. — Точно?

Усмешка, тронувшая невидимым дуновением ветра ее губы, не была злой.

Она замерла отпечатком на коже, четким, как оставленный в песке глубокий след.

— Чего ты решил?

— Показалось. У тебя взгляд… такой.

— Я не делаю из этого тайны. — Лайвен резким движением отбросила волосы со лба. Они замерли дрожащими венчиками на ее висках. — Этот мир не сделал мне ничего такого, за что я стала бы желать ему долголетия. Иногда мне кажется, что Ушедшим стоило разбить его в дребезги, когда они решили, что он не стоит их внимания. По-моему, гораздо лучше, когда дети ломают свои игрушки, а не бросают их пылиться в темном углу. Брошенные и забытые игрушки почти всегда жалки.

— Ты фанатичнее жрецов Ушедших.

— Я все-таки не жду конца мира. Просто… По-моему, ты пытаешься сменить тему.

— Нет.

— Врешь.

— Тоже нет.

Они смотрели друг на друга, и Крэйну подумалось, что в своей напряженности и скованности они оба похожи на диких неприрученных хегтов, когда те сходятся посреди поля и начинают медленно кружить, держа выпученные тусклые глаза направленными навстречу. Иногда такие танцы заканчиваются миром и твари расходятся, иногда — схваткой. Жестокой, беспощадной, как умеют сражаться только хегги. И сигналом для того и другого может быть совсем незаметное движение.

Ему показалось, что очень важно непременно сейчас сделать это движение.

— Мне кажется, мы похожи. Я тоже не люблю все окружающее. — Он сделал короткий жест, обводя вибрирующие на скелете каркаса стены нальта. — Мне тоже не за что благодарить этот мир. Но я не верю в Ушедших.

Лайвен приподняла голову. Кажется, в этом коротком жесте было любопытство. Крэйн надеялся, что сделал верное движение.

— Ненавидеть мир… — сказала она так тихо, что залети в нальт порыв ветра — он бы заглушил ее слова. — Так глупо и так по-детски. Напыщенно и глупо. Наверное, именно в этом мы и похожи, хотя это и нелепо звучит. Мы оба терпеть не можем того, что отказывается подстраиваться под нас.

— Если ты…

— Интересно. — Она резко поднялась и шагнула к выходу. Пол под ногами тихо и неприятно визгливо скрипнул. — Если бы ты смог говорить с Ушедшими, чего бы ты попросил? Чтобы они вернулись?

— Не думаю, — сказал он тихо. — Игрушки действительно лучше ломать.

— Вот здесь мы уже не похожи, — улыбнулась она и одним сильным резким движением перепрыгнула борт нальта, скрывшись из виду.

Некоторое время Крэйн смотрел ей вслед, хотя знал, что она отошла уже далеко.

Смотрел вслед женщине, которую любил или ненавидел. Или и то и другое сразу.

Потом взял дубинки и стал заниматься.

— Уже привал?

Лайвен неспешно отдернула занавесь нальта, прищурилась.

— Рано. Эно еще далеко до зенита.

Их нальт, шурша полозьями по земле, остановился. Крэйн слышал, как впереди недовольным голосом что-то пробубнил Теонтай. Нотару, сидящий возницей, что-то ему ответил, но шелестящий ветер сдувал все слова.

Заскрипели резко сдержанные хегги.

— Если кому-то приспичило смочить эту землю, можно было бы подождать и до Нердана. Осталось всего ничего…

— Да. — Лайвен прислушалась. — Я не слышала сигнала. Тильт всегда подает сигнал, если что.

— Выйдем и посмотрим?

— Иди, если хочешь. Я за последние Эно так растрясла себе кости в этой коробке, что не сдвинусь и с места.

Крэйн приподнялся было, но передумал и сел обратно на лежанку. Что бы ни случилось, хозяин калькада всегда принимает верные решения. Но он уже почувствовал — что-то неладно. Словно тончайшая нить предчувствия скользнула сквозь пальцы и выскочила на свободу. Словно…

— Люди! — Крэйн напрягся и шагнул к выходу. — Слышу чьи-то голоса.

— Наверное, караван, — пожала плечами Лайвен. — Тильт объявит твой выход, Бейр, с чего спешить?

— Это не такие голоса, это…

Не закончив, он спрыгнул на землю.

Земля тут была хорошей, не чета душным едким пескам Себера — она стелилась во все стороны бескрайним коричневым ковром, из нее тянулись к небу невысокие, но густые деревца, образуя небольшие плотные рощицы.

Накатанная многими тысячами нальтов дорога была тверда и приятно холодила босые ступни. Все было спокойно, даже Эно в этот предзенитный час казался не столь грозным как всегда. Но ноющее предчувствие не отпускало, словно острая нить, проскочив сквозь пальцы, глубоко рассекла кожу.